Алиса встала, подошла к магнитной доске и еще несколько секунд рассматривала все, что там написано. Затем взяла маркер и написала крупно поверх всех остальных записей — так, словно они ее, Алису Морозову, больше не волновали. Она написала:
Зачем нужно было убивать моего отца???
51
Теперь это был лишь вопрос времени. Самая негибкая субстанция в нашей вселенной. Алиса сидела в автобусе и слушала рычание его железного сердца. Алиса дышала ритмично, в такт музыке из автобусного динамика. Пел Лепс. «Ночью ехать лень, пробыл до утра». Она не позвонила Третьякову и вообще никому не позвонила. Она аккуратно, словно боясь, что кто-то поймает ее с поличным, выбралась из квартиры, закрыв ее и посмотрев на дверь с удивлением случайного гостя. Ее сумка была тяжела. Телефон остался лежать в темной гостиной. Кто бы ни наблюдал за ней… Тьма сгустилась, и на город наступала ночь, но это больше не пугало Алису. Хотя нет, конечно. Пугало и еще как.
И ночь, и перспектива снова нырнуть в железное нутро рычащего рейсового автобуса, и то, что случится потом, когда она доберется до маленького уютного городка в ста километрах от Москвы, строго на юго-восток. Но страх больше не имел значения, он был как рана, которая саднит, но приходится наплевать и все равно идти в бой.
Алиса Морозова никогда не ездила с отцом в Благинино, потому что с того самого дня, когда ее вытащили, переломанную и истекающую кровью, из отцовской «БМВ», одна мысль о том, чтобы вернуться в то место, вызывала у маленькой Алисы истерику такой силы, что успокаивать ее приходилось таблетками. Долгая работа с психологами, реабилитация после изматывающего лечения, восстановление равновесия — ничего не помогало, и, в конце концов, отец принял Алисино затворничество как наименьшее из зол. Это вовсе не значит, что он не пытался что-то менять. Но были вещи, на которых он настаивал, и тут уж уступать приходилось Алисе. Случалось, на Андрея Петровича находило. В последний раз это случилось на Алисино совершеннолетие. Помимо других подарков он вручил Алисе абонемент в стрелковый клуб ДОСААФ.
Когда-то в разговоре с Третьяковым Алиса упомянула о странном подарке отца, но не была до конца честной — да и надо ли быть честной абсолютно во всем? Она вовремя замолчала и не рассказала, что абонемент в клуб шел как приложение к отцовскому наградному короткоствольному нарезному пистолету «Глок‐17». Подарить его дочери официально он, конечно, не мог, но решил, что пришло время, чтобы у взрослой уже девочки была возможность защитить себя, если вдруг его — отца — не окажется рядом. За год до этого умерла бабушка, которая жила с ними и фактически вырастила Алису. Теперь Алиса часто оставалась дома одна.
Спор разгорелся страшный. Алиса швырнула абонемент ДОСААФ отцу в лицо, потребовала, чтобы он немедленно увез пистолет из дома и никакое оружие не привозил — никогда и ни при каких обстоятельствах. Она кричала, что в большинстве случаев оружие стреляет по своим хозяевам, что она все равно никогда не сумеет воспользоваться пистолетом, но отец оказался на удивление несговорчив. Он сказал: пистолет будет в доме. Он будет лежать в сейфе, и ты будешь знать от него код. Придумаешь сама и никогда не забудешь. И в ДОСААФ ходить тоже будешь. А если не станешь — я приставлю к тебе охрану, которая будет рядом с тобой даже спать. Никогда и нигде больше не оставлю тебя одну. Такой вот шантаж. Алиса уступила. Она ходила на занятия по стрелковому оружию, не без интереса изучила устройство пистолета, ружья и отличия между разными видами оружия. Она отстреляла положенное количество часов, не особенно целясь по мишеням, — только чтобы отец отвязался, раз уж он оказался таким бараном в этом вопросе. Она никогда, ни разу не доставала наградного пистолета отца из сейфа.
Собственно говоря, за всеми этими событиями Алиса забыла о том, что у нее в квартире, в прихожей, в глубине вместительного шкафа-купе, прячется маленький железный сейф, похожий на те, что бывают в отелях, а в его мягких велюровых недрах дремлет «Глок». Сегодня она вспомнила о пистолете. Вспомнила, когда нашла адрес Никиты Игоревича Нечаева, прописанного «по рождению» в квартире в городе Егорьевске. Найти адрес — не такая сложная задача, если у твоего отца дома «на всякий пожарный» лежит терабайтный диск с разными базами данных — по Москве и Подмосковью, ГИБДД и ЕИРЦ, и множество других якобы «закрытых» баз данных. Никита Игоревич Нечаев. Он проживал в Егорьевске, а когда убивал, называл себя именем отца, которого не знал. Именно тогда, когда Алиса увидела своими глазами адрес и имена, она встала, подошла к шкафу в прихожей, открыла его, выбросила на пол коробки с обувью и даже не потрудилась потом убрать обратно. Посмотрела на сейф.
Она помнила код. Шесть цифр. Тринадцать, двадцать один, тридцать четыре. Три первых двузначных числа последовательности Фибоначчи. Когда Алиса объяснила отцу, почему именно эти числа, он с минуту, наверное, ошалело смотрел на дочь, а затем спросил, не забудет ли она это. И кивнул в ответ.
Сейф мелодично пропел и раскрылся. Алиса заглянула внутрь, точь-в-точь как ее тезка из сказки смотрела в замочную скважину. Но не прекрасный сад она увидела, а черную матовую поверхность «Глока». Взяла пистолет, проверила его состояние, затем аккуратно зарядила магазин. Дополнительно патронов не брала, так как больше, чем то, что было в магазине, использовать не собиралась.
Ничего использовать не собиралась. Ни одного патрона. Но это не точно.
В автобусе было не так уж много людей, и Алиса сидела одна на двух сиденьях. Это было хорошо, она могла не стараться и не сдерживать реакцию. Она делала именно то, чему научил ее Никита Нечаев — там, в поезде. Дышала и фокусировалась на дыхании, следила за реакциями в теле. Паника не уходила, она была рядом, но оставалась на почтительном расстоянии, как волк, не уверенный, что добыча будет легкой. Два часа. И еще чуть-чуть пешком, отдышаться, пройтись. На улицах Егорьевска мало людей, даже подростков не видать — холодно.
— У вас десяти рублей не будет? — слышит Алиса и резко оборачивается на голос. За ее спиной — двое школяров в темных пуховиках. Смотрят на нее нагло, с прищуром. Видят, что она не местная. Оценивают. На Алисе черное пальто и черные кожаные перчатки, шапки нет — забыла. Впервые, наверное, в жизни. Все равно смотрится дорого, эдакая Никита, наемница из кино.
— Нет, не будет, — говорит Алиса сухо.
— А если я скажу «пожалуйста»? — спрашивает один из подростков и делает шаг навстречу.
Алиса чувствует — не страх, а раздражение и иррациональное желание достать из сумки «Глок» и посмотреть, как поменяется выражение этих молодых лиц. Она удерживается, но рука остается в сумке, ладонь обняла рукоятку «Глока».
— Не рекомендую, — спокойно отвечает она. — Мне на ваше воспитание наплевать.
