И здесь настал мой черед улыбаться. Мой собеседник испытующе
смотрел на меня. Он явно смущен. Человеку сообщили, что он обречен, что его
непременно убьют… В такой ситуации каждый должен насторожиться. А я улыбаюсь.
Мне смешно. Если бы он знал всю правду, он бы понял, почему я улыбаюсь. Но он
даже не подозревает, насколько я не опасаюсь своих преследователей. Он даже не
может предположить, как глубоко мне наплевать на Кочиевского и на всех этих
гнид. Моя поездка действительно может стать последней. Но не потому, что они
идут за мной по следу и что это оговорено в нашем негласном контракте. Совсем
не поэтому…
— Но кто вы такой, если рассчитываете меня испугать? Давайте
уж говорить начистоту, — решил я изменить тактику. — Скажите, откуда вам все
известно, и я постараюсь вам поверить.
— Я друг погибшего в самолете пассажира, — признался мне
незнакомец. — Его убрали, чтобы он не успел с вами поговорить. Они не хотят
оставлять вам ни единого шанса. Но мы собираемся им помешать. Если хотите, мы
намерены помочь вам. Впрочем, это одно и то же.
— Кто это «мы» и кто «они»?
— Вы знаете, кто вас послал и зачем. Поэтому на второй ваш
вопрос я отвечать не стану. А на первый отвечу. «Мы» — это люди, способные
помешать Чиряеву и его бандитам. И мы заинтересованы в том, чтобы вы нашли
Труфилова и доставили его в Москву. Нам надо, чтобы Чиряева выдали Москве.
Поэтому, господин Вейдеманис, мы и готовы вам помогать. Вы уже убедились, что
мы многое знаем. У нас есть силы, деньги и возможности. И мы готовы постараться
переправить Чиряева в Москву.
— Мне нужно подумать, — признался я, — ваше предложение
достаточно неожиданно. Я, откровенно говоря, к нему не готов.
— Уверяю вас, в нем нет никакого подвоха. В отличие от
Кочиевского мы вам не лжем. Он сказал, что использует вас как подсадную утку,
как барана-провокатора, который ведет стадо на убой. Но он не сказал, что вы
жертвенный баран. И в любом случае будете отданы на заклание.
— Вы родом не из Средней Азии? — довольно невежливо перебил
я его.
— Да, — вздрогнул он, — из Киргизии, а почему вы
спрашиваете?
В этот момент я снова закашлялся. Этот проклятый кашель не
дает мне покоя. Я чуть успокоился, достал платок, вытер рот.
— У вас довольно образные сравнения. И есть легкий акцент,
когда вы волнуетесь. Я сразу понял, что вы родом из Киргизии или Туркмении.
Хотя по-русски вы говорите чисто.
— Спасибо. Так вы поняли, о чем я вам попытался рассказать?
— Чем вы докажете, что убитый пассажир был вашим другом?
Неизвестный достал из внутреннего кармана пиджака фотографию
и протянул ее мне. На ней он и погибший в самолете сидят в каком-то ресторане и
весело смеются. Я невольно вздрогнул, взглянув на эту карточку. Еще несколько
часов назад этот человек был жив.
— Вы знаете, кто его убил? — спросил я, возвращая снимок.
— Один из ваших преследователей. Вместе с вами отправили
профессиональных убийц. Это не «наблюдатели», Вейдеманис, это настоящие убийцы.
Профессиональные киллеры, которые будут убивать всех, кто
встанет на вашем пути или захочет с вами общаться.
— В таком случае вы сильно рискуете, — пробормотал я, снова
закашлявшись. Хорошо, что я успел поднести платок ко рту и незаметно отхаркнуть
кровь. Кажется, мой собеседник ничего не заметил. Он изрекает свои истины таким
тоном, словно я ничего не знаю.
— Да, — соглашается он, — очень сильно рискую. Но я подумал,
что мой друг обязан был перед смертью предупредить вас о нашей встрече. Он был
очень обязательный человек. Видите, вы все-таки пришли на встречу.
— Чего вы от меня хотите?
— Пока ничего. Мы не можем постоянно следовать за вами,
рискуя вызвать подозрение ваших преследователей. Но мы можем находиться рядом,
чтобы помочь вам в случае необходимости. Если вы посчитаете нужным нам
позвонить, мы сумеем вытащить вас из истории, в которую вас втянули.
Он все говорит правильно. Но мой собеседник и те, кто стоит
за ним, не знают одного. Они не подозревают, что меня никто не втягивал. Я сам
дал «добро» на подобную операцию. Сам согласился стать «идеальной мишенью». Я
один, и никто больше. Впрочем, говорить об этом сейчас не имеет смысла.
Очевидно, у меня есть кое-какие козыри, если мой собеседник не знает самого
важного: почему я дал согласие на участие в этих поисках.
— Как мне вас называть? — Я еще не дал согласия, но по моим
вопросам он должен почувствовать, что я колеблюсь.
— Самар. Самар Хашимов. Вот мой мобильный телефон, — он
протянул мне карточку, — запомните? Телефон легкий для запоминания.
— И вы можете мне гарантировать защиту? — Я невольно
улыбнулся. Самар смотрел на меня настороженно, даже неприязненно.
— Неужели вы еще ничего не поняли? Мы такие же
профессионалы, как Кочиевский. Только из другого ведомства. И мы гораздо больше
заинтересованы в успехе ваших поисков, чем они в неуспехе. Надеюсь, это вам
ясно?
— Но почему я должен помогать именно вам? — продолжал
недоумевать я.
— Потому что на кон поставлена ваша жизнь, — довольно
буднично сказал Самар. — Цена достаточно высокая. Или вы так не считаете?
Мне осталось только согласно кивнуть и придвинуть к себе
третью кружку пива, которую любезно принес нам официант. Пусть Самар и дальше
остается в неведении, почему я согласился на предложение Кочиевского. Пусть он
даже не подозревает об истинных причинах.
В начале восьмидесятых я начал выезжать за рубеж. Под видом
журналиста работал в странах Западной Европы. Почему-то ко мне относились с
симпатией и западные журналисты. Они видели во мне не только советского
коллегу, но и представителя «оккупированной» Латвии. У них не возникало
подозрений, что я могу быть сотрудником КГБ, что в своих анализах-отчетах я
передаю в Москву все сведения, которые от них получаю.
Меня за это поощряли, и я довольно быстро рос по службе. В
восемьдесят четвертом я женился. Тогда мне исполнилось тридцать пять лет.
Холостяцкая жизнь вообще-то меня устраивала, но дальше тянуть было нельзя. Тем
более что на этом настаивала не только моя семья — мама и сестра, но и мои
руководители. В то время я отправился на учебу в Москву, чтобы получить
назначение на дипломатическую службу в одну из африканских стран. И
подразумевалось, что туда я отправлюсь уже женатым человеком. Может быть,
поэтому я совершил ошибку.
Поторопился и сломал жизнь сразу нескольким людям — себе,
Вилме, Илзе. Вилме тогда было всего двадцать два года. Тринадцать лет — это
большая разница.
Разные мировоззрения, разный подход к людям, несхожие
характеры. Она была живым, непосредственным человеком. Любила шумное общество,
своих институтских друзей.
