Латвия достаточно маленькая страна, здесь все друг друга
знают. Ни устроиться на постоянную работу, ни даже мечтать о сносном
существовании я к тому времени уже не мог. Я был узким профессионалом. Ничего
другого делать не умел. Правда, довольно сносно владел двумя иностранными
языками, и это меня как-то спасало, поддерживало на плаву. Весной девяносто
четвертого Вилма предложила мне развестись. Она даже не возражала, чтобы я
оставил девочку себе.
Нас развели довольно быстро. А через месяц в Риге появился Федор
Гаско, с которым я познакомился еще в Африке. Он работал в торгпредстве.
Встретились мы с ним случайно, но я узнал, что он президент большой фирмы и
дела у него идут неплохо. В свое время я ему очень помог, и он об этом помнил.
У него тогда пропали важные документы, а я подписал акт, что они сгорели во
время пожара в его офисе. После нашей встречи в Риге он побывал у меня дома,
увидел мою мать, дочь, которой было уже девять лет. И сразу предложил мне
переехать в Москву, руководить службой безопасности в его фирме.
В Риге к тому времени меня уже ничто не держало. Но я долго
колебался.
Здесь был наш дом, могилы моих предков, отца. Но весной
девяносто четвертого мать снова легла в больницу. У сестры, с трудом сводившей
концы с концами, денег на ее лечение не было. Врачи посоветовали мне везти мать
в Германию. Или в Россию. Это и решило в конечном итоге нашу дальнейшую судьбу.
Мы переехали в Москву. Сначала снимали квартиру. Илзе пошла в школу. Спасибо
Федору, он дал мне под честное слово большую сумму денег. И сразу взял на
довольно высокую зарплату, и вскоре я уже отработал свой долг.
Матери сделали операцию, все прошло благополучно, хотя ей
было уже за семьдесят. Мы купили небольшую двухкомнатную квартиру. Я даже
приобрел старый автомобиль «девятку» с пятилетним пробегом. В общем, жизнь
как-то налаживалась.
Но в роковой день двадцать четвертого сентября девяносто
шестого года на пороге своего дома был убит Федор Гаско. Отпустив водителя, он
вошел в подъезд своего дома, где киллер и настиг его тремя выстрелами. И еще
был один выстрел — контрольный.
После этого все наши дела пошли наперекосяк. Меня вскоре
выгнали с фирмы, мол, это я отвечал за безопасность Феди. Не желали и слушать,
что я был не личным телохранителем президента, а отвечал лишь за безопасность
поставок.
Кое-какие связи у меня к тому времени были, и я все же
устроился на работу.
Следующие два года выдались довольно тяжелыми, но кое-как
жили. Илзе превратилась в высокую красивую девушку, на нее уже засматривались
молодые люди. Мама немного окрепла. Но я ночами стал сильно кашлять. Сначала не
обращал на это внимания и пил элементарные таблетки от кашля. Потом показался
врачам — у меня пошла кровь. Это случилось в конце июля девяносто восьмого
года.
Последующие консультации были более основательными. А как-то
врач, строгий мужчина лет сорока, человек с добрыми глазами, пригласил меня в
свой кабинет и, пристально глядя на меня, сказал:
— Вы серьезно больны, Эдгар Эдгарович. Вам нужно серьезно
лечиться.
Необходима срочная госпитализация.
— Не смогу, — улыбнулся я, — у меня семья — мать и дочь. Кто
их будет кормить? Они без меня пропадут. Нет, доктор, ничего не выйдет. Я могу
согласиться на что угодно, но только не на больницу. Выпишите мне таблетки, и я
буду честно исполнять все ваши предписания.
Он еще раз посмотрел на рентгеновские снимки и поморщился:
— Поймите меня, вам просто необходимо срочно лечь в
больницу. Иначе…
— Мои дела так плохи? — растерянно спросил я.
— У нас есть очень серьезные подозрения, — сказал он, но по
его глазам я видел, что он лукавит, — пока только подозрения… Короче, нужно
лечь в больницу.
— Вы не говорите, какие подозрения. Это из-за того, что я
много курю?
— Прежде всего из-за этого, — признался врач, — вам нужно
срочно бросить курить.
— С этим я попробую справиться, — жалко улыбнулся я.
Врач снова взялся изучать снимки.
— Я дам вам направление в другую клинику. Стоит еще раз
провериться, — не очень решительно проговорил он.
Он взял бланк, начал что-то писать, но я остановил его руку.
— Не нужно, — тихо сказал я, — не думайте, что я ничего не
понимаю. У меня ночью иногда идет горлом кровь. Что у меня, доктор? Это
кишечник, легкие?
Что? Только не скрывайте, скажите правду. Я достаточно
сильный человек и обязан знать всю правду, до конца.
Доктор молчал. Лживая советская этика не позволяла врачу
честно говорить с больным. На Западе, напротив, считают, что пациент обязан все
знать.
И рассчитывать немного на себя, а больше на Бога. Во всяком
случае, чтобы иметь возможность перед смертью распорядиться своим имуществом.
Завершить все земные дела. У нас же в Бога никто давно не верит, а на себя
никто рассчитывать не может. Значит, наши врачи в чем-то правы. Зачем знать о
страшном диагнозе среднестатистическому гражданину? Он немедленно грохнется в
обморок, или у него лопнет сердце.
— Я даю вам направление в онкологический центр, — проговорил
наконец врач. — Уберите вашу руку. Я напишу направление.
Я медленно убираю руку. Случилось то, чего я боялся больше
всего на свете. Отец умер от этой страшной болезни. И тоже в относительно
молодом возрасте. Мне только сорок девять.
— Вы не ошиблись? — спрашиваю я только для того, чтобы
нарушить гнетущее молчание.
— Вам нужно провериться, — уже сердито сказал он, дописывая
направление, — и послушайтесь моего совета — ложитесь в больницу.
Я киваю ему, лихорадочно соображая, что же мне делать.
Сбережений не так много, кроме квартиры и машины, нет ничего ценного. Если
понадобится операция, я не смогу найти денег. А продавать квартиру не стану ни
за что. Мать и Илзе будут жить в этой квартире даже после моей смерти. Она
досталась мне так непросто. К этому времени я наконец получил российское
гражданство. Хотя должен был получить его почти автоматически. Ведь я родился в
России, в Сибири, и место рождения зафиксировано в моем паспорте. Но к
прибалтам в России отношение настороженное. Я их не виню. Зная, что сорок
процентов населения Латвии, которые жили в Риге до августа девяносто первого
года, до сих пор не имеют латвийского гражданства, на некоторые вещи смотришь
совсем по-другому.
Я возвращался домой в крайне подавленном настроении. Врач
выдал мне мои рентгеновские снимки и приказал передать их в центр. Он даже
написал — кому.
Уже у дома я решил узнать все побыстрее. Развернул машину и
поехал в онкологический центр. Нашел там врача, к которому меня направляли, и
сказал ему, протягивая снимки:
