— За каждый день операции будете получать еще по тысяче
долларов, — продолжал он как змей-искуситель, наблюдая за моей реакцией. — Если
все пройдет нормально и операция будет завершена так, как мы планируем, то вы
получите еще пятьдесят тысяч по завершении, — добил он меня окончательно.
Пятьдесят тысяч долларов сразу! Да за такие деньги я сделаю
для него все, что он прикажет. Я отдам свою кровь до последней капли, разрешу
разрезать меня на куски, использовать как донора, как живой материал для
опытов. Он, видимо, почувствовал мое состояние — на его лице появилась
удовлетворенная улыбка. Он понял, что я принимаю все его условия.
— А теперь я расскажу вам о ходе операции, — сказал
Кочиевский как о деле решенном.
И действительно, я сдался ему с потрохами, готовый выполнить
все. Все, даже не задумываясь о своих принципах. Правильно говорят, что у
голодных нет принципов.
Я все время думаю об этом. Вот уже сколько дней. Почему я
так легко сдался? Мог ли я отказаться от денег и остаться честным и порядочным
человеком?
Но тогда бы я, кичась своей неподкупностью, обрек на нищету
собственную мать и дочь. Порядочно ли оставаться честным за счет своих близких,
которым некому помочь в этой жизни? И не является ли грех гордыни самым тяжким
из грехов?
С другой стороны, может, это и есть искушение дьявола. Ведь
так легко оправдать собственную слабость заботой о близких. И где та золотая
середина, найдя которую можно жить в полном ладу со своей совестью и не обделять
людей, зависящих от тебя? Я не знаю ответов на эти вопросы. Я вообще, кажется,
ничего теперь не понимаю в жизни. Дожив почти до пятидесяти лет, я все еще не
могу для себя решить подобные дилеммы. Что более нравственно: умереть честным
человеком и оставить голодными своих беспомощных родных или пойти на сделку с
подонками, понимая, что обеспечиваешь нормальную жизнь своим близким? Какой
выбор сделали бы вы? Были герои, отрекавшиеся от себя и своих семей, были
титаны, возносившиеся к богам силой своего духа и мужества. Но я не титан и не
герой. Я всего лишь конформист, заурядный приспособленец.
Когда нужно было делать карьеру, я вступил в комсомол. Когда
нужно было выбирать место работы, я пошел в КГБ. Даже когда нужно было
жениться, я выбрал Вилму, хотя уже тогда понимал, что легкой семейной жизни у
меня не будет. Я всегда шел по пути наименьшего сопротивления, плыл по течению.
И в конце своей жизни снова получил право выбора — нелегкого выбора. Улыбчивые
взяточники, наживающиеся на человеческом горе, милые расхитители, торгующие
своей Родиной, добродушные подлецы, устраивающие свою карьеру на костях друзей,
очаровательные мерзавцы, готовые пролить чужую кровь ради собственного
благополучия, респектабельные негодяи, готовые отречься от своего Бога, родины,
любимых, от собственных идеалов ради достижения своих целей, я всех вас понимал
в этот момент. Всех, без исключения. Понимал ваши трудности, хотя и презирал
вас.
Отныне и до самого своего последнего вздоха я так же буду
презирать и самого себя. Согласившись на сделку с дьяволом, коим предстал
передо мной полковник Кочиевский, я присоединился ко всем вам, мерзавцы и
подлецы. И теперь уж никакие оправдания не смогут изменить этого факта. Жить с
ощущением собственной подлости, возможно, самое худшее из наказаний, когда-либо
придуманных для человека.
— Итак, — еще раз повторил Кочиевский, уверенный в моем
согласии и преданности, — я изложу детали нашего плана.
Я впервые за время нашего разговора облегченно вздохнул. Мне
теперь было все равно, что он скажет. Я гарантировал своей девочке хотя бы
безбедное будущее.
За несколько дней до начала
Москва. 6 апреля
— Может, ее нет дома? — пробормотал Лукин, когда они подъехали
по нужному им адресу. — Все-таки уже второй час дня.
— Она дома, — уверенно ответил Дронго, — вот увидишь.
Он достал свой мобильный телефон и, узнав у Захара номер,
набрал квартиру Жучковой. Трубку взяли тут же.
— Извините, пожалуйста, я говорю по просьбе Филиппа
Григорьевича. Он извинялся, что вчера не смог приехать, и просил передать вам
небольшую посылочку от него. Как войти к вам в дом?
— У нас шифр, — обрадовалась Алевтина, — наберите сначала
буквы Н и С, а потом цифры: один, пять, девять, и дверь откроется.
От радости, что Артемьев прислал ей подарок, она забыла о
всякой осторожности. Дронго верно рассчитал реакцию девицы. Она рассудила, что
никто из посторонних не мог знать о ее вчерашнем разговоре с Артемьевым.
Поэтому и посылку вполне мог прислать Филипп Григорьевич. Итак, Дронго
рассчитывал узнать у Алевтины о возможных связях Артемьева с Кочиевским.
Похоже, план удавался, но это было и достаточно рискованно, ведь в квартире
Жучковой в любую секунду могли появиться сотрудники прокуратуры, которые так
или иначе выйдут на любовницу убитого директора частного агентства.
Дронго попросил Лукина остаться на улице, чтобы в случае
появления людей из прокуратуры тот дал знать по мобильному телефону. Поднявшись
на третий этаж, позвонил в дверь. Через несколько секунд за дверью послышались
торопливые шаги. Даже не заглянув в «глазок», она открыла — так не терпелось
девушке получить подарок от своего дружка. И почти сразу кто-то вошел в
квартиру, оттолкнул ее в коридор и закрыл дверь.
Она испугалась, очень испугалась. Хотела закричать, позвать
на помощь, но не решилась и на это. Высокий, довольно плотный мужчина обернулся
к ней, и она тихо спросила:
— Что вам нужно?
Дронго был удивлен не меньше ее. В таких случаях женщины
начинают кричать, метаться, звать на помощь. Алевтина была явно испугана, но
вела себя не совсем обычно.
— Вы смелая женщина, — начал Дронго. — Другая бы в вашем
положении либо орала, либо потеряла сознание от ужаса.
— Я не теряю сознания при виде незнакомых мужчин, — нагловато
ответила хозяйка, — так что вам нужно?
— Мне нужно с вами поговорить.
— Так бы сразу и сказали. Надеюсь, вы не грабитель?
— А разве я похож на грабителя?
— Нет, — криво усмехнулась она, — поэтому я и не закричала.
Когда вы вошли и оттолкнули меня в коридор, я почувствовала запах вашего
парфюма. Это «Фаренгейт», верно?
— Да, — удивился Дронго, — у вас тонкое обоняние.
— Ничего потрясающего. У меня был друг, испанец, который
любил этот запах. Поэтому я сразу узнаю его. Это ведь очень дорогой парфюм. Я
сразу поняла, что вы не грабитель. Да и по одежде видно, на домушника вы никак
не похожи.
— Вы меня просто потрясли, — засмеялся Дронго, — никогда не
думал, что мой одеколон может успокоить женщину.
— Будь это «Шипр»… — Она туже перевязала свой розовый банный
халат и тряхнула распущенными по плечам каштановыми волосами. Полные
чувственные губы были ярко накрашены, карие глаза в обрамлении длинных ресниц
смотрели вызывающе. — Проходите в комнату, — пригласила хозяйка.
