Он заметил, как она вдруг напряглась. Не понимая, в чем
дело, он недоуменно взглянул на нее. И вдруг понял. Мужчины иногда бывают
удивительно нечуткими. Даже такие аналитики, как Дронго. Он вспомнил, да ведь
он сказал — «любимая женщина». Джил выбралась из-под его руки, легла на подушку
и сумрачно взглянула на него.
Она даже не стала переспрашивать, как он потерял «любимую
женщину». И он почувствовал, что должен сказать правду. Это был момент истины,
когда нельзя врать человеку, который так доверчиво лежит рядом с тобой.
— Ее убили, — пробормотал Дронго, глядя невидящими глазами в
потолок. — Мы встретились с ней в конце восемьдесят восьмого, и тогда меня
тяжело ранили.
Ей сказали, что я убит. Спустя три года мы снова
встретились. Уже в Вене. Она была американкой. В последнюю секунду, защищая
меня, она под ставилась под выстрелы. Ее убили в венском аэропорту, когда она
спасла мне жизнь. — Я ничего не знала, — прошептала Джил.
— Была еще одна женщина, — безжалостно продолжал Дронго, —
она просила меня перед смертью позаботиться о ее ребенке. Но когда я начал
искать, мне объяснили, что семью уже вывезли в другое место.
— Ее тоже убили? — спросила с ужасом Джил.
— Нет. Она убила себя сама. Была такая ситуация, что она не
могла остаться в живых.
Джил взглянула на него и внезапно порывисто обняла. Он
ожидал, что она расплачется, но она была очень сильным человеком.
— Теперь я все поняла, — с глубокой болью сказала Джил, — теперь
я все поняла. Ты просто боишься любить еще раз. Ты боишься, что потеряешь меня
и не даешь волю своим чувствам. Так?
— Может быть, и так.
— Как ее звали? Женщину, которую убили в аэропорту. Как ее
звали?
— Натали.
— У тебя есть ее фотография?
— Я не могу возить с собой чужие фотографии, — напомнил
Дронго, — мне принадлежат только воспоминания. Она вскочила, сбросила с него
одеяло. Наклонилась к нему.
— Сегодня ты мой, — прошептала Джил, — сегодня ты мой. До
самого утра.
— Но ведь я уеду, — напомнил он, глядя ей в глаза.
— Ничего, — у нее все же появились слезы, — ничего
страшного. Мы будем встречаться с тобой долго-долго. Мы будем встречаться с
тобой всю мою жизнь. И твою, — торопливо добавила она, словно сознавая, что
допустила оплошность.
— Да, — негромко произнес он, — мы будем встречаться с тобой
целую жизнь. Но никто не знает, какой она будет — моя жизнь.
— Переезжай ко мне в Италию, — вдруг предложила она, — я
думаю, что папа мог бы помочь тебе с получением итальянского гражданства.
— Буду жить на твоем содержании. — Он улыбнулся и закусил
губу. Потом они посмотрели друг на друга и расхохотались.
Так и прошла эта долгая и короткая ночь. Они смеялись и
плакали, говорили и спорили. Ужин остыл на столике, все казалось нереальным,
зыбким. И этот номер с видом на Босфор, и эти стены, и лицо Джил,
расплывавшееся в каком-то розовом тумане. А утром он улетел. И она осталась
одна. И только тогда, когда он вышел из номера, поцеловав ее на прощание, она
позволила себе разрыдаться. Она сидела по-турецки на постели долго плакала,
утешаясь, что сумела сдержаться при нем. Уже из аэропорта он позвонил ей:
— Я послал тебе цветов, Джил.
— Твой подарок, — сказала сквозь слезы Джил, — я приготовила
тебе подарок и забыла отдать.
— Из-за этого ты плачешь? — Он посмотрел на часы. До отлета
оставалось меньше часа.
— Я купила тебе твой любимый «Фаренгейт».
— Не расстраивайся. Сожми флакончик крепко в руках, я сейчас
подойду к парфюмерному магазину и куплю себе точно такой же. Буду считать, что
это ты подарила мне его. А сама открой коробку, и пусть одеколон останется у
тебя. Как память обо мне.
— Мы что, больше не увидимся?! — испугалась Джил.
— Мы обязательно увидимся, — горячо сказал он, даже
испугавшись всплеска своего чувства, — четырнадцатого мая жди меня в Риме.
Договорились?
— Я буду в аэропорту, — прошептала она, — с твоим флаконом.
— С нашим, — поправил он ее.
— С нашим, — счастливо всхлипнула Джил. Уже в салоне
самолета он открыл коробку купленного «Фаренгейта» и вдохнул любимый запах. До
Москвы было еще далеко. Приземлившись в аэропорту, он включил свой мобильный
телефон, который немедленно зазвонил. Даже не посмотрев, кто звонит, он
соединился с абонентом.
— Слушаю вас.
— Где вы были? — услышал он тревожный голос Романенко. —
Куда вы запропастились? Я ищу вас со вчерашнего дня.
— Что произошло?
— Они узнали, что мы подключались к телефону Артемьева. Они
обо всем узнали. Вы меня слышите, Дронго? Зайдите в комнату для официальных
делегаций, там вас ждут сотрудники ФСБ. Зайдите туда и не выходите, пока они к
вам не подойдут. И попросите их предъявить вам свое удостоверение. Вы все
поняли?
— Да, — пробормотал он, уже понимая, что произошло нечто
непредвиденное, — да, я все понял.
Антверпен. 14 апреля
Я прибыл в Антверпен утренним поездом, купив билет в вагон
первого класса. Все равно я тратил деньги подлеца Кочиевского, а мне хотелось
остаться одному. Но вагон первого класса оказался одним общим салоном, правда,
кресла были обиты велюром. Я сел в углу и промолчал всю дорогу, стараясь не
замечать сидевших в другом конце вагона двоих моих соглядатаев. Конечно, они
знали, каким рейсом я выезжаю в Антверпен. По договоренности с Кочиевским я
звонил ему, сообщая о своем маршруте.
Вчера мне не понравилось выражение лица Самара Хашимова,
когда тот смотрел на меня. И когда провожал — тоже. Мне очень не понравилось
выражение его лица. Он как бы понял, что я его обманываю, и собирался
предпринять некие меры. Интересно, какие именно? Как вообще можно наказать
человека в моем положении? Убить? Но это будет только акт сострадания. Я все
равно обречен и должен умереть через несколько месяцев в страшных мучениях.
Убрать моих «наблюдателей»? Но мне нет до них никакого дела, пусть Хашимов режет
их хоть на мелкие кусочки. Он может узнать раньше меня адреса людей, которых я
должен проверить, и прикажет устранить их так же, как устранил Кребберса? Ну,
во-первых, это сложно, а во-вторых, он облегчит мне задачу. Я буду ездить по
городам и искать несуществующих людей. Но если учесть, что за такие поездки я
получаю тысячу долларов в день, то проблема лишь в том, как быстро Кочиевский
раскусит липу. И хотя в таком случае я в итоге не получу «премиальные»
пятьдесят тысяч, но мне же будет легче, если Труфилова я не найду.
Вся сложность в том, что Хашимову, в отличие от Кочиевского,
не нужно рубить все концы. Он обязан вычислить и найти Труфилова. Я не знаю,
кто именно стоит за Хашимовым и почему они так хотят доставить Труфилова в
Москву, но, судя по их осведомленности и оснащению здания в Амстердаме, за
Самаром стоят довольно мощные силы. От всего этого у меня начинает болеть
голова. Все, надо сосредоточиться. Сегодня мне предстоит не просто разыскать
второго человека, с которым может быть связан Труфилов, но это нужно сделать
так, чтобы Хашимов поверил в мое алиби. Убедился в моей искренности. Он должен
поверить моим словам, что мне не доверяет Кочиевский и у меня нет адресов и
фамилий людей, через которых я могу выйти на Труфилова.
