Ясно — она презирает всех своих бывших соотечественников.
— Что мне ему сказать? — спрашивает она.
— Передайте ему, что приехал друг Дмитрия Труфилова.
Она смотрит на меня пустыми глазами. Потом нажимает кнопку
селекторной связи. Даже не встает, чтобы пойти и доложить своему боссу.
Очевидно, она спит с ним и поэтому позволяет себе эти вольности.
— К вам посетитель, — докладывает она на чудовищном
французском.
— Какой посетитель? — раздается негодующий рык хозяина.
— Он утверждает, что он друг Дмитрия Трефилова, —
докладывает девица.
— Труфилова, — поправляю я девушку, но похоже, что ее босс
все понял и так.
— Я сейчас выйду, — крикнул он, и через несколько секунд из
кабинета выбежал коренастый Крепыш в темной водолазке и сером костюме. Хорошо
еще, что не в малиновом пиджаке. И хотя на пальцах этого типа поблескивает
крупный перстень, на груди нет привычной цепи. Это уже впечатляет.
— Кто вы такой? — бросается он ко мне. — Откуда вы приехали?
Я не знаю никакого Труфилова. Уходите отсюда.
— Мне нужно с вами поговорить. — Я хладнокровно наблюдаю за
его метаниями. Главное сейчас — выдержать первый напор.
— Чего вы хотите? Я бельгийский гражданин. У меня вид на
жительство. Я ничего не хочу слышать, не собираюсь участвовать в ваших фокусах.
— Спокойнее, — говорю я ему, не повышая голоса, — иначе вы
можете потерять и вид на жительство, и свою фирму. И даже оказаться в
бельгийской тюрьме.
Он смотрит на меня вытаращенными глазами. До него постепенно
доходит смысл моих слов. Затем он направляется в свой кабинет, коротко бросив
мне:
— Идемте.
Мы входим в его кабинет. Именно такой кабинет и должен быть
у подобного типа. Огромных размеров комната, большой стол, несколько телефонов
и даже портреты хозяина в рамках. Охотничьи трофеи в немалых количествах, даже
грамота о членстве в каком-то клубе. И все здесь словно кричит — смотрите, как
я преуспел, как я отлично устроен в жизни.
— Так что вам, собственно, нужно? — спрашивает он, плотно
закрывая дверь.
— Мне нужен ваш друг — Дмитрий Труфилов.
— Я не знаю, где он сейчас, — отвечает Ржевкин, отводя
глаза. И конечно, замечает, как я реагирую на его вранье. Я молчу, глядя на
него, а он начинает нервничать еще больше.
— Мы с ним не виделись два года. Или полтора. Я ничего не
знаю, — нервно говорит он в ответ на мое затянувшееся молчание.
В такие моменты пауза бьет по нервам похлеще любого вопроса.
— Но вы знали раньше Труфилова? — спрашиваю я.
Отпираться бессмысленно, ведь он сам себя выдал нервозными
ответами.
— Знал. Немного знал. Но я давно уехал из Москвы, и у меня
нет связей…
В такие секунды нужно действовать быстро и, главное,
решительно. Я схватил его за водолазку, прижимая к стене. Он даже не пытался
вырваться.
— Послушай, что я тебе скажу, — прошептал я этому подлецу, —
мне позарез нужен Труфилов. И я знаю, что тебе известно, где он находится. Ты
меня понимаешь. Я приехал от его бывших сослуживцев. Если мы смогли вычислить,
где ты находишься, то мы обязательно найдем и его. Но если наши поиски
затянутся, ты можешь считать себя покойником. Ты хорошо меня понял? Покойником!
— Я ничего не знаю, — твердит он, но я знаю, что такие типы
бывают стойкими только до первой пощечины. Элементарные азы психологии. Я резко
и больно бью его по физиономии — раз, второй.
— Не будь кретином, — говорю я ему очень тихо, с трудом
сдерживая кашель. Закашляться сейчас — значит обнаружить свою слабость. — За
тобой уже выехали убийцы, и у тебя есть тридцать минут, чтобы сбежать отсюда.
Только тридцать минут! Ты меня понял? Потом будет поздно.
— Какие убийцы? — Он напуган до предела.
— Которые объявили на тебя охоту. Я оставлю тебя здесь и
уйду. А ровно через полчаса появятся люди, которые не будут церемониться ни с
тобой, ни с твоей длинноногой любовницей.
— Чего ты хочешь? — начинает он соображать.
Пощечины явно ускорили процесс кровообращения.
— Когда ты видел последний раз Труфилова? Говори быстрее, у
нас мало времени. — Три месяца назад. Он приезжал ко мне в Антверпен. Говорил,
что его будут искать. Просил денег. Я ему немного помог.
— Куда он уехал?
Ржевкин трясет головой, даже не пытаясь ничего сказать. Я
снова бью его по лицу.
— Куда он уехал? Говори быстрее! Вспоминай, вспоминай. У нас
осталось только двадцать пять минут. Только двадцать пять.
— Он уехал… уехал… — Ржевкин трусит. Он хочет сказать, но
боится, что получится еще хуже.
— У нас нет времени! — ору я изо всех сил.
— Он уехал в Париж, — выдавливает Ржевкин, — уехал три
месяца назад. Он живет за Монпарнасом, в Париже. Там находится дом его
знакомой.
— Как ее зовут?
Он все еще колеблется.
— Назови мне ее имя!
— Сибилда. Ее зовут Сибилла. Фамилии я не знаю.
Похоже, он говорит правду, было такое имя среди пяти людей,
чьи досье я изучал. Там значилось имя Сибиллы Дюверже. Похоже, он действительно
напуган и не врет.
— Адрес! — ору я. — Говори адрес!
— На авеню генерала Леклерка, — выдыхает он, — больше я
ничего не знаю.
Я толкаю его к стене. Смотрю на часы. Если у него осталось и
не двадцать минут, то, конечно, не больше часа. Он должен успеть сбежать, чтобы
его не остановили ни мои соглядатаи, ни профессионалы Хашимова.
— Уезжай из города, — советую я ему, — вернешься через
несколько дней, когда все будет спокойно. А еще лучше, после двенадцатого мая.
Тогда ты уже никому не будешь нужен. Ты меня понял?
— Понял. — Он сглотнул слюну, глядя куда-то вбок. Ага, он смотрит
в сторону картины, висящей на стене. Интересно, почему он туда смотрит? Она
как-то непонятно низко висит. Подойдя к картине, я ударом руки сбрасываю ее на
пол. Так и есть. За ней — личный сейф этого идиота. Такие не меняются никогда.
Самые надежные документы и часть наличных он наверняка
хранит у себя в сейфе.
Эти разбогатевшие торгаши с золотыми цепями на шее искренне
верят только в наличные деньги, которые лежат у них под задницей… До чего же
противно иметь с ними дело.
— Уезжай, — напоминаю я ему и выхожу из кабинета. Девица
смотрит на меня с явным недоумением.
