— Странно, — заметил Дронго, — я думал, вы работали только в
Канаде…
— Я много где работал, — ворчливо заметил Владимир Владимирович,
— когда у тебя будет время, приезжай ко мне, и я расскажу тебе, в каких странах
я побывал. Думаю, спустя столько лет этот секрет я могу открыть.
— А когда я приеду, вы снова будете рассказывать мне о
Канаде, — засмеялся Дронго, — у вас безотказный психологический самоконтроль.
Как только вы хотите сказать мне нечто секретное, сразу срабатывает невидимый
рычажок, и вы замыкаетесь в себе.
— Все смеешься, — не обиделся старик, — а ты думаешь, легко
в семьдесят лет перестраиваться? Это Горбачеву было легко самому
перестраиваться и перестраивать весь мир. А мне трудно, пожалуй, даже
невозможно.
— Да, — согласился Дронго, — это правда. Даже мне в сорок
очень трудно переиначивать свой образ жизни.
— Это ты насчет своей знакомой? — спросил Владимир
Владимирович. Дронго познакомил его с Джил, и молодая женщина осталась в полном
восторге от старого разведчика, безупречно владевшего английским и французским,
галантного кавалера и остроумного собеседника.
— И насчет нее тоже.
— Очень приятная особа, — заметил Владимир Владимирович, — я
бы на твоем месте не раздумывал. Что тебе еще нужно? Деньги у тебя есть,
по-итальянски ты кумекаешь. Остается очаровать тещу и получить согласие папы.
Хотя, я думаю, для самой Джил это не важно. Она от тебя без
ума и так.
— Вы меня утешаете или говорите правду?
— Я тебе объясняю, что нужно делать, — прохрипел Владимир
Владимирович, — нужно купить билет на самолет, полететь к ней и сделать
предложение.
По-моему, вы любите друг друга.
— Жениться? — задумчиво спросил Дронго. — Как вы себе это
представляете? Мы граждане разных стран, у нас разное мировоззрение, разные
условия жизни. С моей неустроенной жизнью вторгаться в ее будущее…
По-моему, нужно быть законченным эгоистом, чтобы так ломать
жизнь женщины.
— А по-моему, ты просто ничего не понимаешь в жизни, —
рассердился старик, — она тебя по-настоящему любит. Я знаю все твои комплексы.
Это из-за Натали?..
Натали погибла в Вене восемь лет назад. Но и теперь
воспоминание о ней неизменно вызывало боль. Дронго помрачнел.
— Из-за нее тоже, — сказал он, — вы позвонили, чтобы
провести сеанс душевной терапии?
— Нет. Я позвонил по делу. К тебе хотят приехать, скажем
так, солидные люди. У них к тебе важное дело. А над моим предложением ты все-таки
подумай.
— Какое дело, — не понял Дронго, — и что значит солидные
люди?
— Они тебе сами все объяснят. Приедут от меня, сегодня
вечером. Если тебя заинтересует — соглашайся. Итак, сегодня в семь вечера.
Предварительно еще позвонят.
— Понятно. Ваши бывшие коллеги?
— Не совсем. По другому ведомству.
— Хорошо.
— И учти, они готовы оплатить все твои расходы.
— Надеюсь, — хмыкнул Дронго, — неужели они будут платить мне
еще и гонорар?
— Не думаю. Но расходы оплатят. Ты ведь все равно сидишь
дома и киснешь. А здесь очень интересный поворот. В общем, сам беседуй и решай.
— Договорились. — Он провел рукой по лицу и с
неудовольствием отметил, что сегодня так и не успел побриться. Посмотрел на
часы. — Жду их ровно в семь, — сказал он на прощание.
Все случилось именно так, как сказал Владимир Владимирович.
В половине седьмого ему позвонили. Передали привет от старика и подтвердили,
что через полчаса у него будет гость. Ровно в семь в квартиру позвонили. Дронго
пошел открывать дверь. На пороге стоял крепкий широкоплечий человек лет
пятидесяти.
Коротко остриженные волосы, массивные очки, удлиненное лицо,
чуть срезанный подбородок, нос с небольшой горбинкой, умные темные глаза.
Рукопожатие было достаточно сильным.
— Романенко, — представился он, — Всеволод Борисович
Романенко.
— Очень приятно. — Дронго повесил пальто гостя на вешалке в
прихожей, и они прошли в гостиную.
— Что-нибудь будете пить? — спросил Дронго.
— Меня предупреждали, что вы любите чай, — улыбнулся
Романенко.
— В таком случае идемте на кухню, — улыбнулся в ответ
хозяин, — там удобнее попить чайку.
Он обратил внимание, когда они проходили в кухню, что
Романенко прихрамывает на левую ногу. Усевшись за столик, гость с интересом
огляделся.
Дронго оборудовал свою квартиру не по принципу моды, а по
принципу удобства.
Поэтому его жилище было своеобразной визитной карточкой
вкусов самого хозяина.
Рядом с электрическим чайником стояло несколько коробок чая,
большая банка кофе. Немецкие ножи покоились в изящной деревянной коробке.
Разноцветные ложки и вилки, привезенные из Англии, помещались в висячей
подставке. Дронго указал Романенко на стул и включил чайник, усаживаясь
напротив гостя.
Романенко ему нравился. В нем ощущался крепкий стержень,
внутренняя сила, основанная на чувстве уверенности в собственной правоте. У
него были умные и честные глаза человека, словам которого можно доверять. В
последние годы это становилось редкостью. Умные все чаще превращались в циников
и проходимцев. Дронго был достаточно проницателен, чтобы отличить глаза умного
прохвоста от глаз честного человека. Честный, вынужденный порой даже идти на
сделку с совестью, стыдился своего поступка, в его взгляде мелькало некое
сожаление от содеянного. Взгляд того, кто потерял совесть, светился только
торжеством — вот, мол, как мне удалось провести всех вас, вот как я устроился в
этой жизни. Романенко был из числа изрядно поредевшего племени чиновников,
живущих по законам совести.
— Мне о вас много рассказывал полковник Машков из ФСБ, —
начал Романенко, — он сейчас в отъезде, просил передать вам привет.
— Спасибо. Мы знакомы уже много лет. Удивительно, как
Машкова терпят в ФСБ. С его взглядами и принципами он давно должен был
оказаться вне этого ведомства, где стало принято подстраиваться под «хозяина».
— Профессионалы нужны везде, — заметил Романенко.
— Как и у вас, в прокуратуре, — невозмутимо сказал Дронго,
наливая чай своему гостю.
— Мне говорили о вашей проницательности и склонности к
подобным эффектам, — засмеялся Романенко. — Вам сказал Владимир Владимирович
или вы действительно сами вычислили, что я работаю в прокуратуре?
— Это было несложно, — заметил Дронго. — После звонка
Владимира Владимировича я понял, что речь пойдет о консультации по какому-то
делу. А так как я могу оказывать помощь совершенно особого рода и случайных
посетителей он ко мне не направит, то я мог сделать вывод: гость должен быть
представителем правоохранительных органов. Если бы вы работали в ФСБ, вы бы не
сказали о Машкове, предпочитая начать разговор с других персонажей. Кроме того,
вы произнесли «Машков из ФСБ», то есть подсознательно вы не идентифицировали
себя с организацией, где работает полковник. Для разведки вы тоже не подходите.
Вам за пятьдесят, на оперативной работе в СВР вас бы не держали. Остается
милиция, но я заметил, что вы шли к столу, чуть хромая. Значит, милиция тоже
отпадает, там существуют довольно строгие требования, которым нужно
соответствовать.
