— Договорились. — Хашимов отключился. Вейдеманис взглянул на
Дронго.
— Это очень рискованно. Вы уверены в своих людях?
— Все будет как нужно, — улыбнулся Дронго. — Я представляю
себе, как вы нервничаете. Но это наш шанс на спасение. Я думаю, что все пройдет
нормально.
Мы просто используем способности каждого. Немного поможем
каждому из этих господ.
Париж. 15 апреля
Я ему поверил. Не знаю почему, но поверил. Может, потому,
что много о нем слышал. Или потому, что ждал именно такого человека. Я молил о
помощи, и появился Дронго. Человек, про аналитические способности которого
ходили легенды. Человек-легенда. Пожалуй, единственный, кому я мог поверить. И
хотя речь шла не только о моей жизни, но и о жизни моей дочери, я поверил ему
абсолютно. Наверное, у меня просто не было другого выхода.
Я снова позвонил Сибилле. Она опять спала. Явно она
принимала снотворное или какое-то успокоительное лекарство. Хотя бы она
продержалась еще два часа. Только два часа. Возможно, даже меньше.
Дронго позвонил кому-то в Москву.
— Галина, — сказал он, — поднимись наверх к матери Эдгара
Вейдеманиса.
Скажи, что сын хочет с ней говорить. И передай мне трубку.
Неужели они следили за нашей квартирой? Кажется, я
недооценил Дронго.
Через несколько минут я услышу голос матери из его
телефонного аппарата.
— Что случилось, Эдгар? Ты не узнал, где Илзе?
— Все хорошо, мама, теперь уже все хорошо, — говорю я,
стараясь не кашлять. — Сделай все, как тебе скажут. Ничего не бойся и сделай
точно, как скажут.
— Я поняла, Эдгар, не волнуйся.
Я за нее не очень волновался. Она у меня умная и сильная
женщина.
Должна все понять. Потом телефон взял Дронго и попросил
какую-то Галину.
— Нужно, Гала, сделать все очень аккуратно. Чтобы никто
ничего не заподозрил.
Он отключает телефон и смотрит на меня. Если все получится,
то я — должник этого человека до смерти. До моей смерти, уточняю я про себя, до
которой осталось не так уж много времени. Через полчаса я спустился вниз. Там
уже находились мои «наблюдатели».
— Проверим два адреса, — тихо сказал я Широкомордому, —
сначала поедем на авеню генерала Леклерка. Через сорок минут я буду там. Можете
выезжать на место.
Он кивнул мне, отходя в сторону. Я поднимаюсь к себе в номер
и звоню Хашимову.
— Мы можем встретиться, — говорю я ему.
— Думаете загнать нас в ловушку? — смеется он. — Однажды уже
сорвалось.
Нам нужен только живой Труфилов. Понимаете — живой.
— Вы его сегодня увидите. А мне нужна моя дочь.
— Она у наших людей в Москве. Как только мы получим
Труфилова, мы ее отпустим.
— Вы убьете меня и мою дочь. Я вам не верю.
— У вас нет другого выхода.
— Может, вы уже ее убили…
— Не говорите глупостей. Вы подставили моих людей, которых
схватили бандиты Кочиевского. Они их пытали, хотели узнать, где я прячусь.
Думали, что все так просто.
— Мне пора выезжать по адресу, — говорю я очень твердо, —
если через тридцать минут моя дочь не будет дома, вы ничего не получите. Я
смертельно болен, и мне нечего терять, — заявил я под одобрительные взгляды
Дронго.
— Она не будет дома! — кричит Хашимов. — Слышите — я вам на
верю.
— Приведите домой, а потом, если я обману, захватите ее
вместе с моей матерью, — предлагаю я ему невероятную сделку.
— Зачем нам ваша мать? — спрашивает Хашимов. Но он явно
смущен моим предложением. Я не ошибся, они наверняка сумели подключиться к
нашему домашнему телефону и ждали, когда мы себя выдадим. Какое счастье, что я
не пользовался этим телефоном. С другой стороны, Хашимов восточный человек, и
для него такое предложение — свидетельство моей честности.
— Я предлагаю вам дело — приведите мою дочь к матери, —
повторяю я мерзавцу. — Сделайте это, и я выдам вам Труфилова. Условие одно —
моя мать должна видеть девочку. Иначе я не стану с вами разговаривать.
Торопитесь, Хашимов, у нас не так много времени.
Я отключаю телефон. Дронго все рассчитал правильно. Хашимов
не самый главный. Возможно, он руководит группой своих боевиков здесь, в
Европе. Но его кто-то направляет из Москвы. А раз так, Хашимов ничего сам не
решает. Для него самое главное — найти живого Труфилова. Он им нужен. Нужны его
показания и он сам. Это, конечно, не прокуратура. Кажется, я догадываюсь, что
происходит.
Кроме двух мощных групп, соперничающих за Труфилова, есть
еще и бандиты Хашимова. Очевидно, у них свои счеты с Чиряевым. Возможно, что он
работает на первую группу, а мы этого и не знаем. И живой Труфилов нужен им не
для торжества закона, а всего лишь как козырная карта в какой-то грязной
комбинации в подлой игре, в которой дозволено убивать людей, воровать детей,
быть подлецами и мерзавцами.
Через пятнадцать минут позвонил Хашимов.
— Мы согласны, — сообщил он глухим голосом, — девочку уже
везут к вам домой. Но если вы нас обманете, она умрет. Вы меня понимаете?
— Когда они будут на месте?
— Через сорок минут.
— Вот тогда и поговорим. Вы сами знаете, Самар, мне терять
нечего.
Я набираю свой домашний телефон.
— Мама, — говорю я торопливо, понимая, что нас слушают, —
сейчас к нам привезут Илзе. Ты ничего не бойся. Даже если с ней будут
незнакомые люди. Они оставят вас и скоро уйдут. Как только я позвоню. Ты меня
понимаешь?
— Все понимаю, — она старается говорить спокойно, но голос у
нее дрожит, — главное, чтобы Илзе была рядом со мной.
Дронго наверняка остался бы мною доволен. Но его уже нет
рядом. Я теперь один и должен довести до конца свою партию. Примерно минут
через двадцать раздался стук в дверь. Это меня немного удивляет и
настораживает. Я открываю дверь и тогда вижу на пороге Широкомордого. Я уже
знаю, что его фамилия Харченко. Это он заколол несчастного в самолете. Он же
собственноручно пытал и убивал двух бандитов Хашимова в Схетоне. Непонятно, как
он решился прийти ко мне.
— Что вам угодно? — спрашиваю, не показывая своего состояния.
— Когда мы едем? — выпаливает он. Конечно, они волнуются. И
ясно, что ему названивает Кочиевский. Он ведь не может ни знать, ни понять,
почему замолчал Виктор. Тот сообщил ему, что едет на авеню генерала Леклерка, —
и замолчал. А его разбитый телефон лежит сейчас рядом с ним в квартире Сибиллы,
в комнате, залитой кровью. Кочиевский волнуется не зря.
