— Вот это здорово! Никогда прежде не готовил ни пирогов, ни тортов! Так что, Пижма, придется тебе показать мне, как это делается. Иначе у нас ничего не получится.
Пижме идея с тортом была очень даже по душе.
— Во-первых, вымойте лапы чисто-чисто, никаких пятнышек, соринок… Во-вторых, пусть наш брат Хиггли выделит нам плиту и отдельный большой стол на кухне. Из продуктов нам понадобятся фрукты, орехи, крем и, наверное, кружка октябрьского эля, чтобы замешать его в тесто. Я знаю, что господин настоятель очень любит темное тесто, пропитанное элем…
Веселые голоса вновь назначенных кондитеров удалились вниз по лестнице. Мартин тем временем подмигнул Ролло и сказал:
— Слушай, а может, и мы сходим посмотрим, это должно быть забавное зрелище.
Мартин встал с кресла, но его место тотчас же занял, соскользнув с подлокотника, старый летописец.
— Нет, Мартин, если хочешь, иди один. Я останусь тут, осмотрюсь, подумаю немножко.
Оставшись один на чердаке, Ролло продолжал сидеть в кресле. Он вздыхал, откидывался на спинку, наклонялся вперед, а затем, прикрыв глаза, задремал, и его передние лапы соскользнули с подлокотников на края сиденья.
ГЛАВА 10
Вскоре дремоту летописца Ролло как рукой сняло. Кому, как не ему, было знать, как часто вещи теряются, а потом находятся между подушкой кресла и его подлокотником. Вот и сейчас, опустив лапу с подлокотника, он с улыбкой извлек из щели за подушкой небольшой пергаментный свиток. Похоже, старушка Фермальда не слишком отличалась от него самого в последние годы жизни. Придвинув поближе лампу и вооружившись очками, старый летописец аккуратно развязал свиток, расправил его и присмотрелся к мелкому, неровному, но вполне разборчивому почерку. Буквы складывались в слова, слова — в строчки…
Очень непривычно называть бывшего пирата другом. Но вот этого горностая Седоглупа я с удовольствием называю своим другом. Интересно почему? Разве он не из тех, кто, приходя к нам с моря, всегда нес с собой беду и угрозу? Но я называю его другом, потому что он сам так первым назвал меня. Остальные не понимали его, он надоел всем своими постоянными жалобами и странным поведением. Но я-то знаю, что из-за этой глубокой раны на голове он не мог вести себя по-другому. Как же жесток оказался мир!
Я не боюсь смерти. Когда я увидела ее печать на лице Седоглупа, я решила сделать все, что в моих силах, чтобы скрасить его последние дни. Сидя здесь, у меня на чердаке, мы много разговаривали, и он рассказывал мне о дальних странах, о теплых морях, о тех островах, где никогда, не бывает зимы. Мысленно я уже видела прибой, разбивающийся о побережье Сампетры, я узнала об императоре, которого называют Безумный Глаз… Да, мой друг жил не самой лучшей жизнью, но в последние дни он раскаялся во всем зле, которое совершил. И хотя я старалась всячески успокоить его, он всегда волновался, опасался мести своих бывших товарищей и повелителя. Седоглуп поведал мне одну тайну, о которой попросил не рассказывать никому на. свете.
Однажды утром я проснулась и обнаружила, , что он исчез, ушел из нашего аббатства, чтобы найти смерть где-то в другом месте и не осложнять жить ни мне, ни моим друзьям. Если когда-нибудь к нам придут те, кто охотился за. моим несчастным другом, я выйду им навстречу и скажу, что никакого Седоглупа никогда здесь не было. Может быть, я спасу Рэдволл от лишних бед и неприятностей, потому что Рэдволл — это мой дом.
Что же касается тайны, которую поведал мне мой друг, я выполню свое обещание. Не буду рассказывать о ней, но напишу, а иначе «Слезы Всех Океанов» так и останутся навеки потерянными. А ведь когда-нибудь они могут понадобиться для великого и благородного дела. Седоглуп оставил «Слезы» мне как последний подарок своему единственному другу. Когда меня не станет, обрести эти «Слезы» сможет лишь тот, у кого хватит смелости и мудрости найти их, а если они попадут в лапы жадного или неразумного зверя, то принесут ему и всем окружающим только горе и смерть. Во сне я говорила с духом основателя нашего аббатства, с Мартином Воителем, тем самым первым Мартином Воителем, и я знаю, что поступаю правильно. А тому доброму зверю, чьего имени я не знаю и никогда не узнаю, я скажу вот что: ищи, и найдешь «Слезы Всех Океанов». Но не дай им ослепить тебя своей красотой, пользуйся ими мудро.
Глядеть вверх и в стороны не надлежит,
А туда, где лапы и мертвый дуб лежит.
Там то, что некогда родила вода:
Красота великая, она же — беда.
Ролло аккуратно свернул пергамент, спрятал его в рукав, затем взял лампу и направился вниз. В голове старого летописца роилось множество мыслей, которые никак не выстраивались в единую цепочку: завещание Фермальды, какие-то вопросы да еще это загадочное стихотворение. Он нашел Мартина на кухне и отозвал его в сторонку, чтобы серьезно поговорить.
— Мартин, там, на чердаке, я нашел очень странный пергамент, написанный Фермальдой.
— Я так и знал, что ты что-нибудь найдешь. Ну и где же был спрятан свиток?
— За подушкой кресла Фермальды. Но боюсь, оставшуюся часть этой тайны разгадать будет не так легко.
— Да уж я думаю. Фермальда всегда была странноватой, а тем более в последние годы жизни… Ладно, позже разберемся, что она там понаписала.
Вся кухонная работа уже закончилась, и брат Хиггли, его супруга Тизель и все остальные теперь с удовольствием наблюдали за последними усилиями Пижмы и ее перепачканных в муке и креме помощников. Сам торт был уже готов и теперь остывал на большом каменном столе.
— Ну что ж, по-моему, подарок господину настоятелю удался на славу, — сказала Тизель. — А как украшают его эти семь марципановых шариков! Точно по семи годам его настоятельства. Советую до вечера убрать торт в надвратную башню, чтобы аббат Дьюррал случайно не наткнулся на него во время обхода кухни.
Пижма и брат Хиггли вдвоем понесли большой поднос из кухни к воротам аббатства. Хват и Сноп бегали вокруг, отдавая всем присутствующим бесполезные указания:
— Так-так, отойдите подальше, ребята, на два шага в сторону. Так, вы, уважаемые, тоже отойдите в сторону… Эй, ты, пошел прочь! Там, кто-нибудь, откройте дверь!
В общую суматоху ворвались гортанные вопли, клекот и отчаянные крики о помощи со стороны ворот.
— Это еще что там происходит? — воскликнул Мартин и бросился из кухни во двор. По пятам за ним последовали Хват и Сноп.
Как оказалось, Пижме и брату Хиггли оставалось пройти совсем немного, когда они подверглись нападению. Четыре большие черноспинные чайки налетели на них прямо с неба, сбив торт на траву. Две из них набросились на Хиггли и Пижму, нанося им удары крыльями, царапая когтями и пытаясь оглушить своими огромными клювами. Тем временем две другие чайки, издавая победный клич, подлетели к торту и начали вытаскивать из крема розовые марципановые шарики.
Ко всеобщему удивлению, первым налетел на них обычно невозмутимый Сноп. При виде ухающей, разъяренной молодой совы две чайки немедленно бросились прочь, оставив испорченный сюрприз настоятелю. Сноп бросился на чайку, которая уже прижала Пижму к земле, и, словно сковав нападающего клювом и когтями, повис на нем, как якорь. Мартин тем временем подоспел на помощь Хиггли. Подхватив деревянный поднос с земли, мышь-воин обрушил его на спину чайке, сломав при этом поднос пополам. Хват молниеносно сгреб Пижму и Хиггли в охапку и прикрыл их от острых клювов противника своим телом. Мартин успел нанести еще один удар половиной подноса по своей жертве, но затем чайке удалось вырваться и, припадая на одно крыло, взмыть в воздух.
