Так он и поступил: вдохнул в себя побольше воздуха, на счет раз открыл тубу, насчет два выудил из нее тубу поменьше, на счет три вынул из тубы поменьше стеклянный сосуд с плотно притертой пробкой. На дне сосуда хорошо просматривалась омерзительная липкая масса, состоящая из кусочков вещества, по форме напоминающих миндальный орех.
Эти миндалины и вытащил Рыба и, перемешав с кофейными зернами, сунул в кофемолку. Не прошло и тридцати секунд, как по студии распространился убийственный запах. Похожий на чесночный, но гораздо, гораздо более концентрированный.
– Охереть!!! – в своей обычной манере прокомментировал Пупу, а Кошкина немедленно свалилась в обморок прямо под карусельную лошадь.
Минут десять Рыба-Молот священнодействовал у конфорки, по очереди и строго порционно добавляя перец кубеба, перец Леклюза, псевдоперец кумба и райское зерно. От шеф-повара он добавил еще немного тростникового сахара, немного морской соли для ванн и заполировал варево лаймом пополам с лимоном. Теперь оставался еще один крошечный компонент, купленный Рыбой на рынке. Именно этот компонент (приобрести который можно в любом ларьке за сущие копейки и который Рыба всегда хранил в секрете) запускал все скрытые в напитке механизмы и служил завершающим мажорным аккордом.
Все то время, что шел процесс, Пупу подавал реплики о биологическом оружии нового типа, о химическом оружии нового типа и о сверхмощной бомбе, способной стереть с лица земли половину человечества. Вторая половина при этом мутирует в звероящеров и ископаемых рыб-латимерий. А в дверь непрерывно кто-то звонил с требованиями прекратить несанкционированные химические опыты и угрозами вызвать милицию, ОМОН, спецполк ГИБДД, министра Шойгу и мэра Лужкова.
– Пошли на хер! – орал им в ответ Пупу. – Я сам милиция! Я сам Шойгу! Я сам – Лужков!
Когда «Чертов кал» был готов, Рыба осторожно налил его в чашку из тонкого китайского фарфора и с почтением преподнес Пупу
– Прошу! – пролепетал он.
– А сам?
– Никогда не ем и не пью то, что готовлю. Только пробую в небольших количествах.
– Ясен пень! У меня то же самое. Ну, на что ставишь? На взрыв Госдумы, взрыв Пентагона или на камбоджийскую тюрьму?
– На землетрясение в камбоджийской тюрьме, – подумав, сказал Рыба.
– Посмотрим!
Лихо перекрестясь на постер группы «Led Zeppelin», постер Боба Марли и портрет Уинстона Черчилля, висевшие на стене друг под другом, Пупу сделал первый глоток, а потом без перерыва – второй и третий. После третьего все и началось: глаза у Пупу округлились, потом стали квадратными, потом – трапециевидными, потом – сузились, как у китайца, и тут же выпучились. На четвертом глотке послышался легкий треск – это на трусах венценосного лопнула резинка. Трусы упали на пол, а освобожденный Пупу, наоборот, взмыл к потолку.
– Охереть! – протрубил он с высоты в два метра шестьдесят сантиметров. – Охереть! Охереть!..
Рыба на всякий случай заслонился портретом Мартина Лютера Кинга, стоящим у стены.
А Пупу продолжал бесчинствовать: на лету он подхватил трубу от граммофона и с хохотом водрузил ее на голову Рыбы-Молота (даже Мартин Лютер не помог). Второй вираж ознаменовался выбросом в окно одного из ламповых радиоприемников. Причем посыпавшиеся вниз стекла вызвали новый прилив яростных соседских воплей.
Граммофонная труба облепила голову Рыбы достаточно плотно: чтобы избавиться от нее, пришлось приложить немало усилий. И Рыба, занятый спасением трещащего по швам черепа, пропустил тот момент, когда Пупу оседлал лошадь. Нисколько не напрягаясь, в один рывок он оторвал лошадь вместе с пружиной, пропустил ее у себя между ног и снова – теперь уже с главным карусельным персонажем – взлетел к потолку.
– Дранг нах Остен! – как сумасшедший кричал Пупу. – Вива, Эспанья! Вива, Куба! Вива, команданте!
За лозунгами последовали куплет из революционной песни «Бандьера Росса» и куплет из песни Бориса Гребенщикова «Небо становится ближе». Завершился импровизированный концерт песней Земфиры «Мы разбиваемся», исполненной целиком и максимально приближенной по звучанию к оригиналу.
Рыба-Молот, обеспокоенный состоянием Кошкиной, так и не вышедшей из обморока, упал на колени, затем растянулся на полу и пополз в ее сторону, прикрываясь Мартином Лютером, как щитом. Наличие щита раззадорило Пупу, и на Рыбу (вернее, на Мартина Лютера) шлепнулись яблоки из гуся, сам гусь, один из салатов и один из соусов. Последним на горб Рыбы приземлился ламповый радиоприемник, и в позвоночнике несчастного что-то треснуло.
Явно не резинка от трусов, оставленных в Салехарде.
Несмотря на тупую боль в спине, Рыба добрался-таки до Кошкиной, ухватился за ее руку и стал прощупывать пульс.
Пульс прощупывался, но слабо.
Не дай бог в кому впадет, что тогда делать? – содрогнулся Рыба. – Здравствуй, здравствуй, камбоджийская тюрьма!
Стоило ему подумать о камбоджийской тюрьме, как рядом с головой пронеслась латунная фигурка Будды не менее килограмма весом.
Из армейского и последующего ресторанного опыта Рыба знал, что в движущуюся цель попасть гораздо труднее, чем в неподвижную. И, наскоро забросав Кошкину вещами, отвалил подальше, стараясь двигаться по ломаной траектории без малейшей остановки.
Минут через двадцать метательный пыл Пупу несколько угас, а вместе с ним закончились и лозунги. Пупу перешел на стихи Бродского и Райнера Марии Рильке и изрыгание огня из пасти. Ему даже удалось поджечь тайскую ширму, – и если бы не расторопность и находчивость Рыбы, залившего пожар красным вином, – большой беды было бы не миновать.
Еще через полчаса Пупу уронил лошадь и приклеился к потолку наподобие Спайдермена. Рыба посчитал это хорошим знаком, а когда венценосный попросил передать ему сотовый телефон – и вовсе успокоился.
– Ну как вы себя чувствуете? – спросил он у Пупу.
– Охерительно! Слушай, ты гений! Буду тебя продвигать, где только смогу! Тебя и твой энергетический напиток. Это же стратегическое оружие нового тысячелетия! Америка у нас еще попляшет… в хорошем смысле этого слова! Я уже не говорю, что это можно использовать как синтетический наркотик… опять же – в хорошем смысле.
– Злоупотреблять «Чертовым калом» не рекомендуется. – Рыба наставительно поднял палец. – Сильно сажает сердце…
– Да ладно! Сколько той жизни… Вот спроси меня, что выпало в сухой остаток?
– Что?
– Взрыв Госдумы, взрыв Пентагона или камбоджийская тюрьма – помнишь?
– Ну… помню. И что выпало? Камбоджийская тюрьма?
– Ни хера! Перл-Харбор получился, причем с обеих сторон – с японской и с американской.
И хотя у Рыбы было намного больше оснований считать себя пострадавшим в налете на Перл-Харбор, он все же уточнил:
– А с какой стороны ощущения были сильнее?
