Она и не признает меня, душенька, – подумал Рыба.
А было бы неплохо… – подумал Рыба, но на лобовом стекле тут же зависло весьма недвусмысленное предупреждение:
Предупреждение таки достигло своей цели: Рыба изгнал неконструктивные мысли о Вере Рашидовне и сосредоточился на безвинном ее созерцании. Нескольких мгновений хватило, чтобы понять – Железная Леди не забыла, отнюдь не забыла Рыбу-Молота!
На правом, ближнем к Рыбе боку ее «Сессны» сияла свежей краской надпись «АЛЕКСАНДР БАРХАТОВ». Шею Веры Рашидовны укутывал легкий шарф, сшитый из рататуевских трусов. А в ее волосы… В ее волосы была воткнута орхидея Изящной Птицы! Рыба узнал бы эту орхидею из миллиона, хотя над ней и потрудились неизвестные дизайнеры: цветок был высушен, выварен в соли, покрыт сусальным золотом и алмазной крошкой, сверкавшей на солнце подобно драгоценным камням. А может, это и были драгоценные камни, кто знает?..
Душенька! Кисонька! Милая! Помнит обо мне! Наверное, и прилетела, чтобы меня найти. А я – в коме, вот кошмар! – мысленно (а по-другому бы и не получилось) зашелся в сухих рыданиях Рыба-Молот. И завертел головой в поисках привета, который можно было передать Вере Рашидовне – в знак благодарности за верность и память.
Привет нашелся в том же самом месте, где давеча лежали грецкие орехи. Им оказалась коробка конфет ручной работы, которых Рыба за свою долгую жизнь в профессии понаделал немало. Коробка была обвязана красной бархатной лентой с приколотым к ней пластмассовым сердечком. А на крышке имелся выбитый типографским способом логотип: «А.Б.».
Неплохо, неплохо! Надо бы запомнить оформление. На будущее, – подумал Рыба, прежде чем метнуть коробку в Веру Рашидовну.
Тренировки на собачьих носах даром не прошли: коробка упала непосредственно в руки Железной Леди Ямало-Ненецкого автономного округа. Едва взглянув на нее, Вера Рашидовна затряслась, залилась слезами и подняла голову вверх, чтобы проследить начало траектории движения конфет. Естественно – ничего, кроме безоблачного неба, она не нашла. Зачарованный Рыба так бы и наблюдал всю жизнь, как Вера Рашидовна мечется по полю, падает на колени, не щадя колготок, и молитвенно протягивает руки к небесам. Но тут снова проклюнулась сеть PGN:
«ЗАХЛОПНИ ХАВАЛЬНИК, ИДИОТ! НАШЕЛ ВРЕМЯ ПЯЛИТЬСЯ! И ПОТОРОПИСЬ НА БОРТ – ОПОЗДАЕШЬ!»
Рыба вздохнул, скрипнул зубами и, махнув напоследок Вере Рашидовне невидимым крылом, устремился в сторону «Ил‐86».
Его новейшей конструкции планер едва успел юркнуть в щель между фюзеляжем и люком, как тот с лязгом захлопнулся. Почти сразу же послышался шум заработавших двигателей, и «Ил‐86» покатился по взлетной полосе.
Поболтавшись некоторое время под потолком, Рыба (помимо воли) спланировал в клетку с самим собой – все еще волосатым и находящимся в коме. Вопреки опасениям Рыбы, прохождение плотных слоев тибетской шерсти прошло плавно и без травматических последствий. Но планер, который он уже успел обжить, самоликвидировался, и Рыба оказался в непонятном и совершенно незнакомом месте. К тому же тьма в нем была такая, что глаз выколи. От ужаса у Рыбы похолодели несуществующие конечности, а вслед за ними – несуществующее тело и несуществующая голова. Что придало мыслям неожиданное направление: он находится ближе к северу, чем к югу. И ближе к востоку, чем к западу.
Полярная ночь! – осенило Рыбу, и он тут же переключился на размышления о том, что если уж здесь есть полярная ночь, то есть и полярный день, и просто день. Нужно только выбрать направление поюжнее и позападнее.
Но выбрать направление в кромешной темноте не удалось, а несуществующая физическая оболочка холодела все больше.
Так и есть.
«Пипец котенку», как любила выражаться Рахиль Исааковна.
Тот, большой и настоящий Рыба-Молот, наконец-то окочурился, как и предрекал семейный доктор Дягилев. Он окочурился, и сейчас полным ходом идет трупное окоченение. И маленький и ненастоящий Рыба-Молот, а попросту – девятиграммовая душа настоящего, с минуты на минуты тоже отлетит! Бедная, бедная Вера Рашидовна… Она никогда не узнает, что бедный, бедный Рыба помер! И никогда не принесет букетик пармских фиалок на его могилку. Да и сама могилка, скорее всего, будет безымянной, с покосившимся крестом из необработанных, наспех сколоченных сосновых досок. В досках поселятся короеды, проволочники, ложнопроволочники и долгоносики. И именно они станут новой семьей Рыбы-Молота.
Новой и вечной.
От жалости к самой себе девятиграммовая душа Рыбы-Молота едва не заплакала.
И тут где-то вдалеке зазвучали серебряные колокольчики.
Вот оно!.. Музыка сфер, намекающая на то, что время вышло! Прощай, душенька Вера Рашидовна! Прощайте Кошкина, Рахиль Исааковна, сестра Рахили – Юдифь и змея-бортпроводница! Прощайте, официантки Катюха, Надюха, Варюха и Сабина Робертовна! Прощайте, посудомойки Ирода и Мавлюда, наше вам с кисточкой за мимолетный, но вполне качественный секс! Прощайте, безымянная уборщица из туапсинского летнего кафе, безымянная проводница поезда «Санкт-Петербург – Брянск», безымянная сотрудница библиотечного коллектора Петроградского района – минет был вполне на уровне!.. И ты, так и не встреченная Изящная Птица, – прощай! Прощай и не поминай лих…
Звук колокольчиков между тем приблизился вплотную, а вместе с ним приблизились как минимум три собачьи упряжки. Ими управляли суровые ездовые с мужественными и открытыми, способными на любой подвиг лицами. Ездовые, подхватив душу Рыбы-Молота, усадив ее на нарты и укрыв меховым пологом, понеслись вроде бы вперед и вроде бы вверх.
Духи нгылека!
Это было не что иное, как духи нгылека, преображенные до неузнаваемости величайшим романом воспитания всех времен и народов – «Два капитана». От дымных волков и оборотней с оскаленными рожами не осталось и следа, что еще раз подтвердило тезис о великой силе печатного слова. В которой Рыба-Молот не сомневался еще со времен бесплодных попыток одолеть «Чайку по имени Джонатан Ливингстон».
Ай да гаврики! – восхитилась душа Рыбы-Молота. – Ай, молодца! Надо бы расширить список рекомендательной литературы, чтобы путь назад, к абсолютному злу, был гарантированно закрыт навсегда!
Кромешная тьма отступила, сменившись неверным молочным светом; теперь упряжки неслись по равнине, к яркой точке на горизонте, которую душа Рыбы-Молота поначалу приняла за восход солнца. Но по мере приближения контуры восхода изменились – и вместо солнца выплыла пагода Погребенных Волос из Гуанчжоу. Эту пагоду Рыба с Рахилью Исааковной трижды видели по телевизору, причем – в разных программах: о достопримечательностях Кантона, о Сунь Ятсене
[13] и о Второй опиумной войне. И вот теперь она снова предстала во всем своем великолепии, а на самой ее верхотуре сидели Гоблин с господином Володарским.
Синхронисты-переводчики мирно играли в нарды, время от времени отвлекаясь на кастрюлю с жарким, не так давно переданную Рыбой посредством зеркала.
