Мистер Пендлтон сморщился и стал похож на смятый бумажный пакет.
– Меня ты не обманешь, Макклелланд. Ты ее не любишь.
«Наверное, ему надо еще поработать над сценическим образом».
– С чего вы взяли?
– Интересно, как далеко ты зайдешь, чтобы вернуть Макклелланд-Парк?
Блейк едва не заерзал под пронизывающим взглядом старика. В своем бизнесе он умел уламывать и более упрямых стариков, чем Джим Пендлтон.
– Я готов заплатить вам больше рыночной цены. Вдвое.
Мистер Пендлтон хохотнул:
– Деньги… Ты думаешь, мне нужны деньги в моем возрасте? То, что мне нужно… не важно. – Он сдвинул брови. – Я продам тебе поместье. Я ведь всегда собирался это сделать.
Блейку удалось сохранить бесстрастный вид. Но к чему тогда был этот бег по кругу? Чего старик добивается? Что за игры? Блейк не знал, радоваться ему или злиться. Он его держал за цирковую собачку, которую заставляли прыгать через обруч?
А старик продолжал:
– Без Велмы и моей дочери Элис мне никогда не было там так же уютно и хорошо, как с ними. Место становится домом от людей, которые живут с тобой. Но не тебе это объяснять. Уверен, что ты слишком хорошо помнишь, каким пустым становится дом, когда теряешь того, кого любишь.
Вот по этой причине Блейк больше не любил никого… чтобы не чувствовать опустошенности, когда этих людей уже нет с тобой. Чтобы сердце не вырывалось из груди, оставляя внутри кровоточащую открытую рану.
– Когда вы хотите, чтобы я составил документ? – спросил он.
– Так быстро, как сам захочешь, – ответил мистер Пендлтон.
Блейк почему-то не почувствовал удовлетворения. Он же добился своего, заставил старика согласиться продать ему родовой дом.
– Мне отвезти вас в Макклелланд-Парк, чтобы мы с Тилли помогли вам разобраться с вещами?
Мистер Пендлтон покачал головой:
– Я этого не вынесу. Ненавижу прощаться.
Тилли расхаживала по гостиной, когда стремительно вошел Блейк и поцеловал ее в губы. Она даже не успела поздороваться с ним.
– Представляешь? Джим согласился продать мне Макклелланд-Парк!
Ей бы порадоваться за него, но стало грустно. Вот оно – конец всему.
– Ты, я думаю, потрясен.
Он нахмурился. Его насторожил ее безжизненный тон.
– Что не так? Мы же сделали это. – Он усмехнулся: – Ты убедила старика, что влюблена в меня.
Помолчав, она сказала:
– Убедила, потому что я в тебя влюблена.
Он скривился, словно ему дали пощечину, и отошел в сторону.
– Не может быть…
Тилли ожидала именно такой реакции, но тем не менее хрупкая надежда таилась в душе, что и он… влюбился в нее.
– Блейк, это так. Знаю, не эти слова ты хочешь услышать, но я ничего не могу поделать. Я должна была сказать тебе.
– Тилли, не надо этого делать.
– Чего не надо делать? Ты сказал, что я могу отказаться от помолвки, когда выйдет время. Что ж, время вышло. Ты получил то, чего хотел, – получил обратно Макклелланд-Парк.
У него перехватило дыхание, словно он подавился чем-то.
– Да, но мы вовсе не должны закончить все прямо сейчас.
– А когда? Через неделю? Через месяц? Через два месяца?
– Ровно столько, пока нам все нравится…
– Но мне не нравится играть роль, которая мне не подходит. Да, я могу хорошо играть эту роль, но я совсем не такая. Я хочу больше, чем потрясающий секс. Я хочу брака, хочу детей и…
– Подожди минутку. – Он поднял руку, прервав ее. – Ты же мне говорила, что тебя все это больше не интересует. Ты сказала, что против женитьбы. Что ни один мужчина не заставит тебя надеть белое платье и пойти в церковь. Это в точности твои слова.
Тилли прерывисто выдохнула.
– Я знаю, что я это говорила. Тогда я так считала, но…
– Понятно. А вот я говорю и говорил, что брак меня не интересует ни с тобой, ни с кем-то еще. Я был совершенно честен с тобой, а сейчас ты хочешь, чтобы я изменился? Нет, милая моя, этого не произойдет. – Он подошел к камину и вцепился в каминную полку с такой силой, будто хотел оторвать.
Тилли думала, что та эсэмэска от Саймона, полученная на пороге церкви, было самым ужасным событием в ее жизни. Но сейчас еще ужаснее. Сердце разорвалось, дышать было нечем, горло сдавило, но она все-таки произнесла:
– Эти недели ничего для тебя не значат? Совсем ничего?
Он повернулся и сердито на нее посмотрел.
– Что изменилось после совместного утреннего душа? Ты, по-моему, тогда была вполне счастлива и тебя все устраивало?
Тилли зажмурилась, чтобы не видеть едкой горечи в его взгляде. Но когда она открыла глаза, то он снова стоял к ней спиной.
– Что изменилось? Сегодня ко мне в кондитерскую приходила мать Саймона. Он и его новая девушка ждут ребенка.
– Тебя это расстроило? – Блейк все же повернулся к ней лицом.
– Не так чтобы сильно, но я поняла, что хочу семью. Не только завести ребенка от какого-нибудь парня, а…
– Нет. Нет. И нет, – отрезал он.
Слова Блейка – это стук молотка, когда гвозди вбивают в доску.
– Блейк, выслушай меня, по крайней мере. Я еще не сказала, что во-вторых и в-третьих.
– Давай, – сказал он, не разжимая губ и с каменным лицом.
Тилли собралась с силами.
– Мои родители наконец-то прислали мне поздравление по и-мейл. Но я не могла отделаться от ощущения, что их в основном занимает то, смогла ли я простить Саймона, а не мое счастье. Главное – поступила ли я с Саймоном по-христиански.
– Людей не изменишь, поэтому нечего переживать…
– Я не собираюсь изменять их взгляды. Вообще-то изменилась я. Я знаю, чего хочу сейчас, и не боюсь признаваться в этом. Это твоя школа, Блейк.
Его каменное лицо по-прежнему ничего не выражало.
– А третья причина?
– Третья причина в том, что я после работы поехала к мистеру Пендлтону. Он спросил меня, чего я хочу. Хочу ли я жить здесь с тобой и завести детей. И я поняла, что хочу именно этого. Хочу больше всего.
Блейк закрыл глаза. Господи, может, когда он их откроет, то Тилли уже не будет стоять здесь и говорить такие вещи?
– Тилли, прости. Но я не могу подарить тебе волшебную сказку. Я с самого начала говорил это тебе. Я не…
– Знаю, знаю, – сказала она. – Ты не семейный человек. Ну а я выходит – семейный. А это значит, что мы с тобой зашли в тупик.
