– Если вы сюда переедете, то это не означает постель с вами. Понятно?
Глаза у него загорелись.
– А как еще убедить старика продать мне Макклелланд-Парк? Только помолвкой.
– Я с вами не помолвлена. – Слова у Тилли вылетали, как лимонные зернышки. – В любом случае это противозаконно, чтобы старый человек, у которого проблемы с памятью, подписывал юридические документы.
– У него слабоумие? – насторожился Блейк.
– Нет, просто временная спутанность сознания из-за падения. Но я все равно считаю, что неправильно этим воспользоваться.
– Разумеется. – Он улыбнулся, словно небрежно отмахнулся от ее слов. – Мне просто надо проявить терпение.
Тилли не показалось, что Блейк обладает терпением, учитывая его предложение, сделанное ей спустя пару недель знакомства. Но какими глазами он смотрел на дом, где провел первые десять лет жизни! Георгианский особняк с десятью спальнями стоял посреди леса, с озером перед домом, с регулярным и пейзажным парком и оранжереей. Два месяца назад, после того как у мистера Пендлтона случился удар, Тилли перебралась в усадьбу. И теперь ей не хотелось уезжать. Она могла понять привязанность Блейка к этому месту. Если бы ей пришлось нарисовать дом своей мечты, то он не сильно отличался бы от этого. Неужели с ее стороны нечестно противодействовать Блейку и не пускать его сюда, чтобы он продолжал жить в пансионе? У нее никогда не было постоянного места, которое можно назвать домом, потому что отец – викарий и они переезжали из одного прихода в другой. Она семь лет жила во флигеле егеря на усадьбе родителей Саймона, поскольку отцу дали другой приход, в доме священника она оставаться не могла, а ей надо было закончить последний год обучения в школе по соседству, чтобы затем поступить в кулинарный колледж. Но она вполне представляла, что тот, чья семья прожила в таком поместье, как Макклелланд-Парк не один век, испытывал намного более сильную привязанность к дому.
Блейк перевел взгляд от дома на ноги Тилли – на голенях у нее капельки крови.
– Надо обязательно продезинфицировать ссадины.
Тилли и забыла про свои коленки. Трудно в его присутствии замечать что-либо, кроме блеска серо-голубых глаз, изгибов чувственного рта. А что она ощутит, если его рот коснется ее рта? Каково это будет? А какие у него губы: твердые или мягкие или что-то среднее?
– Да… хорошо… тогда заходите, пожалуйста, раз уж вы здесь. – Слова вылетели сами по себе.
В глазах у него вспыхнул проказливый огонек.
– Вы уверены, что старик не стал бы возражать, что старомодная и благоразумная девушка приглашает в дом мужчину, которого знает всего две недели?
Тилли с кислой физиономией махнула рукой.
– С чего ему возражать? Мы же… вроде помолвлены. Вы забыли?
Он усмехнулся:
– Как я могу забыть?
Глава 3
Блейк переступил порог своего родового дома, и воспоминания захлестнули его. Боль разлилась от сердца по всей груди, мешала дышать. Во всех комнатах дома живет память, в каждом окне, в каждой стене, в каждой половице. Он провел самые счастливые годы в своей жизни здесь с двумя людьми, которых любил больше всего на свете. Этот дом воплощал для него давно утерянный мир надежности и любви.
Изменился цвет стен, мебель, но основное осталось. Через окна с переплетами-средниками лился свет; натертое дерево половиц скрипит под ногами; лестница на верхние этажи с перилами, по которым он съезжал столько раз, что и не счесть. Он почти слышал голос матери, мягкий, веселый, – этот голос позвал его, когда он вошел в парадную дверь. Ему даже послышался стук ее туфель по паркету и донесся запах ее духов. Он, казалось, почувствовал ее руки у себя на плечах – они ласково обнимали его.
– Я вас тут оставлю, – сказала Тилли. – Пойду промою колени.
Блейк очнулся.
– Я вам помогу. Ведь по моей вине вы поранились.
– Наклеить пластырь я и сама в состоянии, – холодно и высокомерно ответила Тилли, и его это позабавило. Его вообще многое в ней забавляло и еще притягивало своей непосредственностью.
– Я настаиваю, – заявил он.
Она тяжело вздохнула и направилась к ванной. Блейк не мог оторвать глаз от того, как юбка колыхалась на крепких бедрах.
Позволит ли она ему остаться здесь? Удастся ли уговорить ее? Ему вполне удобно и в пансионе, если, конечно, не считать кровати, в которую проваливаешься, как в облако, откуда торчат одни лишь ноги. И каждый раз он на грани сотрясения мозга, проходя в дверь. А завтраки миссис Роузторн, от которых можно лопнуть? Это сведет на нет всю работу с личным фитнес-тренером.
Какое у Тилли основное возражение? Дом большой, комнат достаточно, чтобы не сталкиваться, если она того не желает. Хотя он как раз имел в виду, чтобы они сталкивались. И близко.
Блейк прошел следом за Тилли в ванную, присел перед ней на корточки и положил руку ей на ногу.
– Что вы делаете? – возмутилась она.
– Осматриваю рану.
– Уберите руку, – тоном школьной учительницы потребовала она.
Он поднял на нее глаза.
– У вас там застряли кусочки гравия. Есть пинцет? Я их вытащу.
Она вздохнула, порылась в ящиках под раковиной и протянула ему пинцет, антисептик и ватные диски.
– Действуйте. – И села на крышку унитаза. – Никогда не любила играть в докторов.
Блейк улыбнулся и приступил к врачеванию.
– Больно?
– Немного.
– Уж извините.
Очень быстро он промыл порезы, залепил пластырем и встал. Тилли тоже встала. Щеки у нее зарделись.
«Черт. Мне нравится, если женщина еще не утратила способности краснеть».
– Спасибо. – Тилли отвела взгляд.
– Обращайтесь. – Он приподнял ей подбородок, чтобы посмотреть в глаза. – А у вас красивые ножки.
Теперь она сделалась совсем пунцовой.
– Послушайте, мистер Макклелланд, я…
– К чему такая официальность? Мы же помолвлены. Разве не так?
Карие глаза засверкали, потемнели, как разогретая карамель, и скользнули к его рту.
– Хорошо… Блейк, – хрипло произнесла она.
Блейк провел ладонью по ее щеке, просунул пальцы под густую копну каштановых волос, вдохнул аромат сладкого горошка. Она вздрогнула – он это почувствовал. Она стоит так близко, что задевает его бедрами. И кровь у Блейка загорелась, забурлила. Она хоть понимает, что с ним делает? Он следил за ее глазами, за тем, как зрачки расширились, стали словно пролитые чернила. Наверняка понимает.
Тилли положила руки ему на грудь, ее пышный бюст прижался к нему и… Что еще ему оставалось, как не уткнуться лицом в спрятанную под скромной льняной блузкой ложбинку? Он хотел поцеловать Тилли, ужасно хотел. Но… пусть инициатива исходит от нее, чтобы она не могла обвинить его в том, что он все подстроил.
