«Чтобы прочувствовать этот город, в нем надо пожить, хотя бы несколько дней. Причем не в „Шератоне“ или „Хилтоне“, а в гостинице для местных» — вещала я сонному, а потому еще не врубившемуся в масштабы катастрофы Пети, пока мы плутали по переулкам, пытаясь отыскать рекомендованный мне перед отъездом отель. Поняв, наконец, что сами вряд ли справимся, мы накинулись со своим корявым арабским на хмурого утреннего таксиста, который долго и недовольно рассматривал нас сквозь щель в окошке, прежде, чем пустить в салон видавших виды «Жигулей» седьмой модели. После этого мы катались по городу еще чуть не час, пока, наконец, совершенно случайно не наткнулись на нужное нам здание. Как выяснилось, проблема была не во вредности таксиста. Дело в том, что наш отель постигла несчастливая участь — он пострадал от непомерных амбиций владельца и был практически раздавлен непосильной тяжестью собственного имени — Cairo Palace, то бишь «Каирский Дворец». Недоумение таксиста возросло раз в десять, когда он увидел, куда так рвутся его цивилизованные белые пассажиры. «Дворец» располагался в старом ветхом здании времен постройки, близких к Наполеону, и вид имел весьма неприглядный — засиженная мухами вывеска, обшарпанный холл, а при попадании в номер вспоминался фоторепортаж одного известного издания, посвященный трущобам мира… Видимых преимуществ у этого заведения было ровно два. Оно находилось практически в самом центре города, в двух остановках метро от Мидан аль-Тахрир, центральной площади Каира, где сосредоточены все стратегически важные объекты — Египетский Музей, Министерство Внутренних Дел, Американский Университет (самое дорогое и престижное учебное заведение в Египте, его закончил, в том числе, сын Мубарака), и «Пицца Хатт», наверное, единственное кафе в городе, работающее круглосуточно. Второе преимущество «Каирского паласа» заключалось в цене — 10 долларов в сутки за номер.
Лифт тридцатых годов вознес нас на девятый этаж и общительный портье-копт с вытатуированным на запястье крестом наконец покинул номер. И тут за окном раздались такие душераздирающие крики, что я еле подавила желание залезть в шкаф и забаррикадироваться там если не навсегда, то, по крайней мере, до тех пор, пока в стране не закончатся беспорядки. Возмущенные народные массы мы могли лишь слышать, но не видеть — окна в комнате были забраны тяжелыми ставнями, не пропускавшими солнечный свет и полуденную жару.
— Петь, что они там орут? — дрожащим голосом спросила я, прижавшись к своему спутнику, который сразу показался мне большим и солидным. Побледневший не меньше меня Петя напряженно вслушивался и, наконец, одеревеневшими губами выдал:
— Носки, носки, самые лучшие в Египте носки…
«Ну все, мозг тронулся, господа присяжные заседатели…» — подумала я скорее с сожалением, чем с ужасом — «А такой талантливый парень был…»
— А еще там обсуждают футбол. «Замалик» выиграл у «Ахли», впервые за пять лет… Ура! Я как раз вчерашнюю игру-то пропустил! — окончательно пришел в чувство Петя и побежал распахивать ставни, дабы лучше слышать подробности.
Окна номера выходили на площадь Рамзеса, посреди которой стоит огромная очень красивая мечеть. А вокруг мечети раскинулся базар… Звуки базара сливались в единый непрерывный шум, из которого выстреливали периодически отдельные особо громкие реплики: «Найк»! «Адидас»! Только у нас реальные носки Марадоны!» «Ролекс»! «Патек Филлип!» 10 долларов мешок!!!». А посреди всего этого собрался кружок местных мужчин, человек пять, которые активно обсуждали, как сыграли «Замалик» с «Ахли»… Футбол — неотъемлемая часть жизни египтянина. Во время футбольных матчей жизнь в Каире замирает, на дорогах наступает хаос (в смысле ещё больший хаос, чем обычно), все кофейни, кальянные, да просто грязные углы с телевизорами забиты народом. Основные соперники на поле и в жизни две команды: «Замалик» и «Ахли». «Замалик» — название весьма пафосного и дорогого района в Каире (в принципе, ничего сверхъестественного там нет, просто много зелени и нет трущоб, что этому городу в целом несвойственно). Название же второй команды — «Ахли» — означает «народ».
Между фанатами команд лежит огромная пропасть социального неравенства. Весь простой трудовой народ болеет за «Ахли» — все фелляхи (крестьяне), водители, грузчики, короче, весь пролетариат совершенно однозначно идентифицирует себя с этой командой. Состоятельная часть общества, напротив, яро болеет за «Замалик». В общем, равнодушных нет в принципе. Если случится оказаться в ресторане или кафе во время проведения очередного исторического матча, то можно наблюдать, как официанты болеют за «Ахли», а управляющий и менеджеры за «Замалик». В дорогом, по местным меркам, ресторане на берегу Нила, где собирается местная светская публика, а девушки, (какой позор!) сидят без платков и курят кальян (что тоже обществом не приветствуется), подрабатывают одетые во все белое подростки, которые открывают тебе дверь в туалет и подают салфетки при выходе из него. Так вот, эти преисполненные осознанием собственной значительности личности при звуках забитого мяча бросают все свои обязанности и мчат хоть одним глазком посмотреть, что же произошло, кто забил! Хочешь поддержать разговор с таксистом — спроси про футбол, хочешь услышать яркую дискуссию в метро, громко произнеси «Замалик!»; первые полосы всех крупных газет на следующий день после игры выходят с финальным счётом и крупными фотографиями героев; в мире в этот момент может произойти хоть потоп — кому какое дело, когда играют «Замалик» и «Ахли»!
Собственно, именно обсуждение недавно прошедшей игры мы и приняли за волнение народных масс. Тому, кто не слышал этого вживую, очень сложно себе представить, как же надо орать впятером на площади, чтобы на девятом этаже рядом стоящего здания, при закрытых окнах, люди решили, что их гостиницу штурмует разъяренная толпа… А для Каира это — в порядке вещей, здесь просто люди так разговаривают. Даже обсуждение погоды количеством человек более двух может спонтанно превратиться в небольшой митинг, который через пятнадцать минут столь же спонтанно закончится, когда человеки исчерпают тему и разбредутся по своим делам…
— Здравствуйте, уважаемый! Нам нужно на коптскую помойку!
— Нет! Не поеду! — очередной таксист шарахнулся от нас, как от прокаженных. Мы стояли у подножья горы Мукаттам и тщетно голосовали вот уже полчаса. Собственно, место, в которое нам так приспичило попасть, в Интернете и справочниках авторы благообразно именуют «Город мусорщиков». Но ни один араб, которого мы спрашивали, не мог понять, куда нам надо, пока кто-то, наконец, не разъяснил нам, что местные этот район Каира иначе как «коптская помойка» не называют. Преисполненные радости от этого открытия, мы уж было вздохнули с облегчением. Но не тут-то было — таксисты смотрели на двух приличных с виду европейцев, как на безумных (и, наверное, были недалеки от истины), и везти нас категорически отказывались… Собственно, вожделенная помойка — это район
города, расположенный на горе Мукаттам, недалеко от знаменитой туристической достопримечательности — Цитадели Саладина. В наш же список достопримечательностей, обязательных к посещению, входило, помимо этой самой «помойки», еще и старое каирское кладбище. Кладбище находится возле того же Мукаттама и изобилует древними захоронениями и склепами. Нам не один раз доводилось слышать о том, что в этих склепах сегодня живут люди… Так оно на самом деле и оказалось. В целом в Египте имеет место такая неприятная вещь, как очень сильное социальное расслоение. Особенно ярко оно представлено в столице, где 30% населения безработные, и огромное количество людей живет за чертой бедности. И мертвым пришлось потесниться, чтобы дать крышу над головой живым. В итоге тишина старинного кладбища нарушается блеянием коз, звуками музыки из приемников, смехом детей, запускающих воздушного змея…
