В современных египетских СМИ периодически появляются сообщения о том, что результаты последних геологоразведочных работ и спутниковые снимки свидетельствуют о крупных запасах золота в Восточной пустыне Египта.
По данным относительно недавнего доклада министерства нефти и минеральных ресурсов, Египет в ближайшие 10 лет может стать одним из лидеров золотодобычи во всем мире.
«При ежегодном объеме добычи более 30 тонн золота доходы от его продажи могут превысить поступления от туризма, сельского хозяйства и даже нефти», — говорится в документе. Разведанные запасы только одного месторождения — Вади Худейн — превышают 50 миллионов унций, стоимость которых составляет порядка 50 миллиардов долларов.
В настоящее время девять иностранных компаний работают в этой сфере в Египте, еще две занимаются разведкой запасов. Пытают счастья и отдельные золотоискатели. Такие «самопальные» экспедиции несколько раз отправлялись из Дахаба. Но то ли искали не там, то ли просто плохо искали, но итог был один — еще ни один «дахабит» на золоте себе состояния не сделал.
Современный египетский ювелир очень напоминает Диму Билана — он повторяет фразу «Невозможное — возможно!» почти с такой же частотой, как и отечественный поп-деятель. Причем «невозможное» может случиться с вами совершенно неожиданно. Во время экскурсии в Египетском государственном музее я задала вопрос гиду относительно использования древними египтянами бриллиантов. «Бриллиант не был известен в Древнем Египте. В украшениях использовались камни, которые сегодня принято называть полудрагоценными — бирюза, малахит, коралл, или их имитации из стекла. Самым дорогим камнем была ляпис-лазурь цвета ночного неба, она доставлялась с северо-запада Афганистана…» — сообщил гид. После чего отозвал меня за чей-то саркофаг, подальше от остальной группы, и шепотом сообщил: «Они не использовали. Но мы можем вставить!». Возникшие было подозрения, что мне сейчас попытаются толкнуть из-под полы браслет какого-нибудь Рамсеса, года выпуска эдак пятисотого до Рождества Христова, с приклеенным к нему огромным стразом (египтяне любят все большое и блестящее), к счастью, не оправдались. После экскурсии я оказалась в небольшой ювелирной мастерской, находящейся от главного египетского музея через дорогу. «Да, мы делаем копии древнеегипетских украшений, причем заказов в последнее время прибавилось, все — от европейцев» — рассказал владелец мастерской Али — «Можем все. Даже невозможное». «А Bvlgary можете?» — не удержалась я. Предыдущим вечером случилось наблюдать семейные гуляния каирцев по центральным улицам, во время которых город стал похож на большой Черкизовский рынок — столько одежд, расписанных самыми невероятными вариациями логотипов всемирно известных модных брендов у нас в стране, наверное, можно было увидеть только в этой торговой точке. «Точные копии» «Ролексов» и «Patek Phillip» продаются в центре Каира на каждом углу, как шаурма. «И Bvlgary можем! И Tiffany! И Cartier!» — воодушевился Али и снова прибавил что-то насчет невозможного. Оказалось, что в его мастерской европейцы с каталогами как вышеназванных, так и многих других производителей украшений — совсем не редкость. Так же «точные копии» украшений заказывают и соседи с Ближнего Востока, из Дубая, Ирана, Саудовской Аравии. Да и египетские девушки, как выяснилось, скарабеям предпочитают сережки от Tiffany. В среднем стоимость украшения сокращается на 25—50% по сравнению с оригиналом. После того, как я стоически выдержала получасовую атаку, целью которой было осчастливить меня серебряным колечком «Bvlgary» за $50, Али как-то расстроился, и не очень уверенно предложил: «Ну может, все-таки копию с древнего украшения? Мы и бриллиантик вставить можем….». «Ок, копию маски Тутанхамона можешь сделать?» — дернуло меня в последний момент пошутить некое вредное древнеегипетское божество. «Конечно! Я же все могу! И золото лучшего качества, и копию сделаем — точнее не бывает! О цене договоримся!» — с надеждой посмотрел на меня золотых дел мастер — «И клеймо Bvlgary поставим! Ну, где-нибудь в уголке…». Представив себе перспективу «договариваться» о цене 19 кг золота (а именно столько весит оригинал), а потом попытку вывезти из страны сверкающего монстра с надписью Bvlgary поперек царственного лба, я поспешила ретироваться…
В одном я убедилась на все 100% — для профессионала в этой стране действительно ничего невозможного нет. А вот для меня — еще как есть. Об этом я узнала позже, при попытках продлить свою визу, не покидая пределов Египта. В мрачное здание миграционной службы на площади Аль-Тахрир я семь дней ходила, как на работу. Духота, фанерные стулья, длиннющие очереди страждущих, протянувшиеся к маленьким окошкам… В общем, кусочек родины на чужбине. В первый день, отстояв в очереди часа три, я подала документы — заполненную анкету и копию паспорта. Завернутая в хеджаб тетушка в окошке, небрежно сунув мою папку в гору других, на пальцах и ломаном английском велела мне придти завтра. Вообще-то слово «бокра» — «завтра», ничего хорошего не сулит. «Бокра, иншаалла…» — «Завтра, если будет угодно Аллаху» — отвечает со спокойствием Сфинкса араб-слесарь трясущемуся в нервном припадке европейцу на вопрос «Когда?! Мухаммед, когда же, наконец, заработает водопровод в моем отеле?!». И этого «завтра» можно дожидаться месяцами…. Но одно дело — курортная зона, другое — государственное учреждение в столице, подумала я и отправилась в располагавшийся поблизости Египетский музей. Там хоть кондиционеры исправно работают… Следующим утром я, бодро отстояв двухчасовую очередь, сунула в окошко свой паспорт и выданную накануне квитанцию. Тетушка, по-моему, вчерашняя (хотя в хеджабе — поди их разбери), с интересом посмотрела в мои бумаги, вяло порылась в груде документов, посовещалась с соседкой, позвонила куда-то… Далее она попыталась что-то втолковать мне, надо думать, на безупречном фарси. Отчасти спас положение арабский дедушка, стоявший в очереди за мной — он знал английский.
— Она говорит, что ваше дело находится у господина Хасана, а его сегодня нет на службе.
— Спросите, пожалуйста, когда господин Хасан появится?
Дедушка перевел в окошко мой вопрос.
— Бокра — сказала тетенька. И, поправив очки, задумчиво добавила — Иншаалла…
Загадочного господина Хасана мне увидеть так и не довелось. Зато я за неделю узнала, что в Каире — безумные и очень дешевые такси, шоферы которых о правилах дорожного движения если и слышали, то быстро забыли. Что, если от старинного советского «Рафика» вдруг посреди дороги отвалится часть, все движение на центральной улице встанет, ибо окружающие водители бросятся помогать приделывать часть на место. Что в каирском метро есть женские вагоны, и туда немусульманке лучше бы не заходить — дамы, камнями, конечно, не забросают, но съедят глазами. Что Каир, пустынный в дневные часы, вечером оживает, и разноцветная толпа горожан до поздней ночи фланирует по торговым улицам и сидит в кофейнях. Что в ресторанах лучше не расплачиваться кредиткой — местные умельцы снимут больше, чем положено по счету. Что Нил ночью расцветает причудливыми узорами благодаря гирляндам лампочек, украшающих прогулочные лодки, а с древних стен цитадели Саладина открывается, пожалуй, самый красивый вид на Каир. И что, оказывается, пыльный, шумный, суетливый, непонятный город может обладать необъяснимым очарованием. Поздно вечером я садилась на старинном балконе своей гостиницы с ноут-буком, финиками и холодным пивом. Несколько раз мне посчастливилось отсюда наблюдать представление во дворе огромной мечети. Нечто вроде танца дервишей. Мужчины в белых одеждах вставали в кольцо и начинали кружиться, а сидящая на ступеньках публика задавала ритм хлопками в ладоши и пела. В темно-синем остывающем воздухе кружащиеся белые одежды были похожи на цветы лилий в водовороте.
