…Деревня на Д. встречает нас нереально розовым закатом. Нереально розовое все: море, небо, горы, пустыня. Я такого никогда не видела. Или просто — не замечала?.. А Лайт встречает нас квадратными глазами. Ну еще бы — вчерашние враги, мы с Леночегом слезаем с лодки в обнимку и болтаем, почти не обращая внимания на предмет наших недавних разногласий. Есть с чего охренеть, еще бы… С пристани едем на байке втроем. Втроем же идем на вечеринку, уже на дайверскую. Здесь никто не пляшет, и не курит, и не ломает зеленые ограждения. Все спокойно сидят в саду виллы одного из заслуженных инструкторов-европейцев, кушают приготовленные на гриле гигантские креветки, выпивают привезенную кем-то из новоприбывших «Немировку» и беседуют за жизнь. Хорошо… Леночег с головой уходит в разговор с хозяином дома о дайвинге на Галопогосах. Лайт подходит ко мне и тихо предлагает прогуляться. Мы не спеша бредем по недостроенной навсегда набережной и смотрим на цветное от ночных кафешек море. И Лайт рассказывает мне свою жизнь. Тоже очень и очень непростую. Но это — как у всех здесь… А потом вдруг вываливает эту свою историю про Большую Любовь в городе М. Е-мое… А Леночег в курсе? Нет, вообще-то… Но я ей, конечно, все расскажу. Отлично. Могу представить, как она обрадуется… Мы заходим в ресторанчик на берегу. Хотя ресторан — одно название. Здесь просто барная стойка, она же — касса, столы и скамейки — все прямо на песке. Кухня — в домике напротив. Мы лежим на подушках, наблюдаем море и курим яблочную шишу. Одну на двоих. Молчим. Каждый о своем. А иногда об одном и том же — хором молчим. В унисон. Или в диссонанс. Смотря, на какую тему.
…Я просыпаюсь от предрассветного холода. Я все еще там, на подушках в ресторане. Напротив меня Лайт — тоже вчера не заметил, как вырубился. Никто и не подумал нас разбудить и выгнать… В углу, на таких же подушках, спит менеджер. Через час-полтора ему вставать — надо полить набережную перед заведением, растолкать персонал, да открывать ресторан. В деревне на Д. первые клиенты могут и в 7 утра заявиться — перед отправкой на дайв, например. Но сейчас все еще спят. Кроме меня. И солнца.
…День идет за днем… Нет, не так. Каждый день здесь — это новое рождение, новое чудо, которое умирает за ночь, чтобы утром смогло родиться другое.
…Мы договорились втроем поехать нырять рано утром. Встретимся в кафе в половине восьмого. Ок. В полседьмого ко мне пришел Лайт. Просто зашел в открытую дверь, за которой ветер играл с ажурной тенью дерева, лежащей на белой дорожной пыли. Просто обнял меня. И все случилось. Снова. Или — по-новому?.. В половине восьмого мы были в кафе. Леночег тоже пришла. Мы выпили кофе и поехали нырять.
После дайва Лайт куда-то слил. А мы с Леночегом уселись на деревянных мостках для схода в воду.
— Мы же ведь скоро уедем — говорит Леночег, глядя в горизонт.
— Да…
Море было тихим и совершенно прозрачным. Задумчивым. Вокруг ни души — слишком рано для нормальных людей. Только тишина и небо. Возле ног проносились разноцветные рыбки. Все разные, неповторимые. Если их вытащить, захотеть присвоить и навсегда удержать их красоту — ничего не выйдет. На воздухе их нереальные цвета исчезнут, станут банальной серой чешуей. Поймать, и, не вынимая из воды, на секунду удержать, почувствовать прикосновение прохладной кожи, подержать на мгновение радугу в ладонях, запомнить навсегда ощущение чуда — и отпустить. И — не о чем жалеть… Наверное, так же следует поступать и с этими странными, зачарованными днями в деревне на Д. Ловить, запоминать навсегда и — отпускать.
— Сarpe diem.
— Чего?
— Так Гораций говорил. Лови день.
…Леночег днюет в Лайт-Хаусе. Там же чаще всего и ночует. А в моей комнате ночует дикий морской ветер. Что меня вполне устраивает. Ну, еще иногда здесь ночует Лайт. Леночег в курсе. Она мирится с этим. Наверное, потому, что я уеду, а она останется. Так она решила. Лайт пока не в курсе…
— Я тебя люблю.
— А Леночега?
— И ее тоже.
— А?..
— И Катерину — само собой. Ты не обижайся, но мне с ней лучше всего.
Я и не обижаюсь. Честно. На больных не обижаются. Тем более — сами больные же… Иногда я думаю, что мы вдвоем с Леночегом — это такой заменитель Катерины. Если взять рост, смех и, допустим, грудь одной, а волосы, попу (допустим), и характер другой, то получится что-то в формате Лайтовой идеальной женщины. Наверное. Я его не спрашивала…
Если у меня не ночует Лайт, то приходит плакаться Леночег. Тогда мы берем бутылку местного тростникового рома (редкая дрянь), и идем на берег, смотреть на звезды.
Иногда эта шведская семья меня достает. И я думаю, что ну их нахрен, пускай сами разбираются в своих проблемах. И закрываю дверь на ночь. Но, вот кто-то из этих психов приперается и жалобно скребется. Я открываю. Потому что иначе ее все равно распахнет ветер — он здесь не терпит закрытых дверей.
…Вот и все. Я уезжаю. Леночег остается. Вокруг снова — нереально розовый закат. Но его вижу только я. Леночег горько рыдает. Лайт смотрит, не отрываясь, мне в глаза. Он держит меня за руку через окно машины. До тех пор, пока такси не срывается с места. Руки расцепляются. Глаза отводятся. Все — молча.
…Через полгода уехала Леночег. Не выдержала постоянного присутствия незримой Катерины. В обратном самолете она познакомилась с парнем. Вышла за него замуж. Родила детей. Растолстела. Бросила дневник и стихи. Говорит, что счастлива.
…Лайт так и живет в деревне на Д. Нашел себе постоянную подругу, с которой ведет хозяйство и даже грозится завести совместных детей. Я ее не видела, да и не очень хочу. Забавно — друзья пишут, что она чем-то похожа одновременно на Леночега и на меня. Мы иногда с ним списываемся. Очень редко.
…Я сижу в пробке на Садовом и смотрю в смс-ку пятилетней давности. Вернувшись из деревни на Д., я без сожалений бросила и осточертевшую престижную работу, и престижного бойфренда, осточертевшего не меньше. Потому что теперь я знаю, чего не хочу. А вот чего хочу — с этим сложнее. До этой поездки я всегда четко знала свою цель. Нас так в спортивной школе воспитали — есть медаль, ее надо взять. А дальше? Дальше — следующая медаль. Все просто. Оказалось, есть и другой способ жить. Ловить дни. Он сложнее. Но интереснее. Пойманному дню — дать умереть, чтобы смог родиться новый. Который потом — отпускать без сожалений. Не все понимают. Многие из бывших знакомых и коллег крутят пальцем у виска. Справедливо, наверное. Но мне, если честно, пофиг на их справедливость, да и на них самих тоже.
Мы продолжали толкаться на Садовом. Я опаздывала на важную встречу с заказчиком проекта уже минут на десять… Наверное, надо бы начинать нервничать, а?… Снова начинаю задыхаться. Да что ж за хрень!… А может?.. Нет, это нельзя делать. «Нельзя возвращаться туда, где было хорошо. Если, конечно, не хочешь остаться там навсегда…» — сказал один умный человек.
Нельзя.
Нельзя…
Нельзя?…
