В предвкушении интервью с ним в Барселону стеклась вся британская пресса. Но в день шоу у Фредди в очередной раз возникли серьезные проблемы с узелками на голосовых связках. Он явно не был настроен на оживленное и обстоятельное общение с репортерами. Скрепя сердце он отменил интервью, чем неизбежно подлил масла в огонь спекуляций прессы по поводу его неважного здоровья.
Весь день Фредди волновался, выдержит ли голос, и с большой неохотой в самую последнюю минуту принял решение о том, что им с Монтси придется петь под фонограмму. Казалось, альтернативы нет — разве что полностью отменить выступление. Из гримерки, устроенной в шатре за сценой, он вышел, облаченный в вечерний костюм-тройку с галстуком-бабочкой. Сплошной комок нервов, как и всегда перед выступлениями.
До выхода на сцену еще оставалось время. В одном из антрактов Фредди сопроводили к испанской королевской семье, и он вернулся в чуть более приподнятом настроении. Еще больше он повеселел, когда за кулисами мы встретились с Дион Уорвик, перед которой он благоговел. Он пояснил мне, что она его кумир с детства и он до сих пор считает ее одной из величайших певиц всех времен.
Фредди и Монтси вышли на сцену, и все сразу пошло наперекосяк. Музыка начала воспроизводиться в замедленном темпе, и ее пришлось остановить. Пока ленту перематывали на начало, повисла тишина. Всем зрителям стало понятно, что артисты поют под «фанеру».
Фредди потерял самообладание. С трудом допев первую песню, он метнулся за кулисы, намереваясь сровнять виновных с землей. После выступления, вернувшись в гримерку, он не мог унять злость и залпом опрокинул большую порцию водки. Ярость на звукооператоров, которые его так подставили, била через край. К счастью, им хватило ума держаться от него подальше.
Из гримерки он вышел в спортивном костюме, пытаясь делать вид, что никакой катастрофы не произошло. Ему еще предстояло встретиться с некоторыми выдающимися деятелями и представителями Олимпийского комитета Испании. Вечер закончился, как всегда, фейерверком.
— Испанцы любят фейерверки! — заявил Фредди.
Вернувшись в отель, мы устроили закрытую вечеринку. И когда наконец упали в постель, Фредди без умолку рассказывал мне о своей встрече с королем Хуаном Карлосом.
Через два дня после выступления в Барселоне Фредди вернулся в Великобританию для выпуска альбома Barcelona и сингла The Golden Boy. Монтси прилетела на торжественный обед, который должен был состояться в театре «Ковент-Гарден». Существует байка, что Фредди в рамках кампании по продвижению альбома распорядился установить билборды вдоль всей автомагистрали M4, чтобы поприветствовать Монтси. Но это всего лишь байка. Хотя позже Фредди сетовал, что эта мысль не пришла в голову ему самому.
Фредди встретил Монтси в фойе «Ковент-Гардена». Мы с Джо, Фиби и Терри слились с толпой зевак и наслаждались атмосферой. Повсюду шныряла пресса; Монтси пришлось пробираться сквозь толпу репортеров, расталкивая их.
Я поехал на две недели в Ирландию повидаться с семьей. Без меня Фредди заскучал и на несколько дней слетал в Мюнхен с Фиби и Питером Стрейкером.
В Гарден Лодж я вернулся в воскресенье. Джо сообщил, что Фредди очень переживал за сад. Пока меня не было, территорию накрыло ковром опавших листьев, и Фредди был недоволен.
Первым делом на следующий день я принялся их сгребать. Потом мне передали, что Фредди зовет меня к себе в Германию. Я приехал. Фредди был немного простужен и злился на меня.
— Почему мне говорят, что ты не занимаешься садом? Он захламлен, там ужасный бардак, всюду листья валяются!
Я ответил:
— Ты же знаешь, что я был две недели в Ирландии. Не мог же я разгребать листья дистанционно!
— Вот как?! А мне сказали, что ты просто свою работу не выполняешь!
Среди людей, вхожих в Гарден Лодж, явно был какой-то подстрекатель. После моего объяснения Фредди сразу успокоился, и мы все пошли на ужин в ресторан отеля.
В планах было встретиться с Барбарой Валентин и пройтись по барам «Бермудского треугольника», нашим с Фредди «местам боевой славы». Но Фредди не захотел никуда идти, из-за простуды он чувствовал себя скверно и решил пораньше лечь спать. Мы с Фиби не хотели оставлять его одного, но он настоял, чтобы встречались с Барбарой без него.
Вечер прошел отлично. Вино лилось рекой, и мы вернулись в отель хоть и не слишком поздно, но еле держась на ногах. Я шарил в карманах, пытаясь найти ключ-карту от номера, но был настолько пьян, что попытался открыть дверь банковской картой Visa.
От ужасного шума Фредди проснулся и разразился тирадой. Мы принесли свои извинения, но он пропустил их мимо ушей. Когда я вошел в спальню, он хрипло произнес:
— Мне нездоровится. Вы там развлекаетесь, а мне плохо. Ты хотя бы из приличия мог остаться!
— Так я же предлагал! — ответил я. Но он не желал слушать моих оправданий.
Он был расстроен, и, оглядываясь назад, я понимаю, что всему виной его болезнь, постоянно прогрессировавшая. Свое отчаяние он пытался вымещать на мне, но тогда я этого не осознавал и принимал все на свой счет. Последовала кошмарная ссора.
Во время таких ссор мы сгоряча оскорбляли друг друга. Говорили то, что на самом деле не думали, будто соревнуясь, кто кого ранит больнее. На этот раз Фредди взял верх.
Потом мы помирились и легли в постель. Я плакал. Впервые с тех пор, как Фредди сообщил мне о своем состоянии, он заговорил о своей смерти. Он задал мне очень витиеватый вопрос, суть которого сводилась к следующему: «Что ты будешь делать, когда я умру?»
— Не знаю, — говорил я сквозь слезы. — Я не смогу этого вынести.
— А каково мне, как ты думаешь?
Я взглянул на него: он тоже плакал.
Он прижался ко мне, и мы тихо плакали вместе, обнимая друг друга все крепче. Через несколько минут я встал, пошел в ванную и совершил необъяснимый поступок — сбрил свои усы.
Фредди был изумлен. Он никогда не видел меня без усов и знал, что я бы ни за что с ними не расстался. Но сейчас… Наверное, я сделал так из солидарности. Хотел показать ему, как мне жаль, что он так страдает.
Мы лежали в обнимку, и он вскоре уснул. Но я не сомкнул глаз и проплакал почти всю ночь. Меня одолевали навязчивые мысли о болезни Фредди и его неизбежной смерти. Что я буду делать, когда его не станет? Я не имел представления.
В тиши Гарден Лодж я часто рыдал в одиночестве, размышляя о Фредди и его болезни, но старался, чтобы он ничего не заметил. Ложился спать и тихо лил слезы, пока не проваливался в сон. Днем мне удавалось занимать голову чем-то другим, но в ночи эти мысли снова терзали меня.
Мы вернулись в Лондон, но Фредди не мог долго сидеть на одном месте, и вскоре мы решили снова ненадолго слетать в Монтрё. Фредди в той поездке обошел много магазинов, но в основном только разглядывал витрины. Во время одной из таких прогулок он был совершенно очарован простым белым фарфором. «Почему фарфор не раскрашен?» — спрашивал он меня. Я понятия не имел и на следующий день вернулся в магазин, чтобы разузнать. Продавец объяснил, что это незаконченная работа — узоры нанесут только после того, как какой-нибудь клиент оформит заказ на фарфор.
