Кожа у Фредди была суховата, поэтому в воду мы добавили масло. В середине процесса вошла Мэри. Завидев, чем мы занимаемся, она сразу решила ретироваться. Уходя, обернулась к Фредди:
— Знаешь что? У тебя сейчас такое озорное выражение! Жалеешь, наверное, что не заставил их это сделать раньше, правда?
Фредди от души наслаждался водными процедурами — казалось, это немного взбодрило его. Надо было видеть его лицо: наивное и шаловливое, как у мальчишки. В таком приподнятом настроении мы и оставили его дальше общаться с Дэйвом. К этому времени Фредди стал больше слушать и меньше говорить.
Одна газета утверждала, что он просил Дэйва сделать все возможное, чтобы его музыку не забыли. Это не так. У него не было нужды просить об этом. Фредди знал, что его песни выдержат испытание временем. В последние недели он слушал много музыки, но собственную — ни разу. Чаще всего крутил альбом Натали Коул — старые песни о любви. Они нравились Фредди, потому что были знакомы ему с детства; я тоже их хорошо знал. Однажды он в очередной раз поставил этот альбом, и, когда зазвучала «Мона Лиза», я начал подпевать. «Ты знаешь эту песню?» — спросил он. «Конечно. Я знаю все старые песни». Он послушал, как я пою, и высказал забавную мысль: «Нам надо было записать песню вместе!»
Утро четверга, 21 ноября было для меня очень печальным. Фредди появился у окна своей спальни и крикнул мне «Ау!» в последний раз. Я чувствовал, что конец совсем близок.
В ту ночь я особенно пристально следил за ним. Он был в полудреме, и я прилег рядом. Если он чего-то хотел, легонько касался меня локтем, и я просыпался.
На рассвете сна у меня уже не было ни в одном глазу, и я тихо включил телевизор. Фредди прижался ко мне и не выпускал мою ладонь. Время от времени он мягко сжимал ее.
— Ты меня любишь? — спросил он, проснувшись. Больше, чем когда-либо, он хотел услышать, как я им дорожу.
— Да, я люблю тебя, — прошептал я и поцеловал его в лоб.
Около 6:30 утра Фредди захотел в туалет, и я, придерживая, сопроводил его. Он сел справить малую нужду, и я наклонился, чтобы дать ему опереться на меня плечами.
— Ты мешаешь! — проворчал он и больно пихнул меня локтем.
— Если я уйду, ты упадешь, — настаивал я.
Я проводил его обратно в постель, и какое-то время он сидел там молча. Потом посмотрел на меня и сказал:
— Знаешь, я бы хотел кое-что увидеть.
— Что?
— Хочу спуститься и посмотреть на свои картины.
К этому времени его мышцы настолько ослабли, что он даже не мог обхватить шею того, кто нес его на руках.
— Я отнесу тебя, — сказал я.
Фредди посидел на кровати еще пять минут, собираясь с силами, затем моргнул своими карими глазами и сказал:
— Ну все, пойдем.
Он был в мультяшной пижаме и босиком. Хотя я сказал, что понесу его, он настаивал, что будет идти сам, пока хватит сил. Спускался он, держась за перила, и внезапно споткнулся. Будучи на шаг впереди, я сразу подставил руку. Но он продолжал меня отталкивать — такие акты неповиновения всегда были ему свойственны.
Спустившись с лестницы, Фредди оглядел прихожую и обнаружил, что Питер перевесил туда несколько репродукций. Несколько минут он любовался ими, а затем тихо вздохнул:
— Эх… они потрясающие.
Потом я проводил Фредди в гостиную и усадил на стул. Он и не подозревал, что в темноте прямо перед ним висит отреставрированный портрет юноши.
Одну за другой я медленно, слева направо, включал подсветку каждой картины. Наконец, очередь дошла до портрета юноши. Свет переливался, скользя по его лицу и одежде.
— Они все прекрасны, — сказал Фредди.
Но дольше всего, как загипнотизированный, он смотрел на портрет, то и дело восторженно вздыхая. Через десять минут он объявил:
— Ладно, пойдем.
Я отнес его наверх, и это было немного труднее. Возле двери он сказал:
— Я и не знал, что ты такой сильный.
— Да все ты знал, — ответил я. Он понял это в первые же дни нашей тусовочной жизни, когда я крутил и вертел его по переполненному танцполу. Думаю, этими словами он просто хотел выразить благодарность за заботу о нем.
Я спустился вниз, чтобы выключить свет, и медленно оглядел картины, как бы впитывая их в себя. Сейчас я могу с уверенностью сказать: в то пятничное утро Фредди был счастлив в последний раз. С нами снова был тот самый Фредди Меркьюри, который излучал особенную, присущую только ему ауру.
Остаток утра он еще был в сознании и прекрасно понимал, что происходит. На приватную встречу с ним прибыл Джим Бич, и сразу началась судорожная подготовка заявления Фредди для прессы о том, что он страдает от СПИДа. Я всегда сомневался, что Фредди сделал это заявление по собственной воле. Он так долго хранил молчание, и казалось странным, что теперь вдруг он решил исповедоваться, как будто чего-то стыдился. Я уверен, он не желал, чтобы его судьба стала предметом общественного обсуждения; его жизнь касалась только его самого и ближайших друзей. И я точно знаю, он не хотел, чтобы обо мне и Джо пошла молва.
Я даже не предполагал, что Фредди собирается выступить с заявлением.
Фредди заставили это сделать — таково мое мнение. Но сразу после того, как решение было принято, Фредди поручил Джиму Бичу распространить заявление в международных СМИ. Он лишил британскую бульварную прессу большого куша — первоочередного права на информацию. Фредди будто крикнул тем, кто нетерпеливо ждал его смерти: «Хрен вам всем!»
В ту пятницу я выскользнул из дома, чтобы немного расслабиться за выпивкой в «Гейт Клубе» в Ноттинг-Хилл. Вернувшись домой, направился прямиком в комнату Фредди. Он спал, а рядом с ним на покрывале примостился задремавший Питер.
Фредди проспал почти весь следующий день, вечером я снова пришел к нему. Мы лежали вместе на кровати. Он спросил, который час.
— Восемь, — ответил я.
— Скоро весь мир узнает, — вздохнул он, глядя на меня грустными карими глазами.
И я сразу почувствовал неладное.
Фредди снова задремал, я спустился вниз и передал Джо и Питеру его слова. Они подтвердили мои опасения: заявление о его болезни уже подготовлено и будет обнародовано уже в полночь.
До субботнего вечера я не собирался дежурить у Фредди — была очередь Джо. Но тот сначала пошел в спортзал, потом собирался где-то выпить, да так и не появился. Я сидел с Фредди в спальне, и вдруг он ужасно разволновался. Постоянно спрашивал, куда пропал Джо.
— Зачем он тебе? — спросил я.
— Мне нужно принять лекарство.
— Не проблема. Я дам тебе нужные таблетки. Какие?
Он точно знал, какие три или четыре таблетки ему требуются, — обезболивающие. Раньше он принимал АЗТ[77], но бросил вместе с остальными препаратами.
