Знакомый костюм впервые создали хотя бы с оглядкой на его уместность в работе городского виджиланте. Костюм Китона заменил хлипкую ткань прежних времен литой черной резиной: на готическую сказку Тима Бёртона повлияли панк и садомазохистские клубы. Трусы поверх трико исчезли, и весь костюм тяготел к черной гамме, а не серо-голубой палитре комиксов. Китон, в тяжелом защитном костюме почти обездвиженный, ограничивался быстрыми и резкими разворотами всего тела, что добавляло боевым сценам ритм стаккато, сильнее напоминавший удары и блоки настоящих боевых искусств. Потасовки Адама Уэста, драки в песочнице, происходившие в сериале, уступили место более правдоподобным кивкам на четкие движения джиткундо и карате. К 1990-му зрителям уже были знакомы фильмы Брюса Ли и Джеки Чана, и боевым навыкам Бэтмена пришлось догонять время.
Ни ткань, ни спандекс не передадут картины напружиненных мускулов, которые на страницах комиксов натягивали ткань до такого невероятно гладкого состояния, будто костюмы нарисованы на коже. Но дизайнеры по костюмам решили эту проблему, создав фальшивые мускулы, вылепленные на прочном нагруднике, как у римского центуриона. При любой конституции и степени атлетизма Бэтмен теперь демонстрировал рельефные мышцы и плоский живот. Кинематографический Бэтмен наконец-то стал Темным Рыцарем, а рыцарю без доспехов никуда.
Нагрудную эмблему не нарисовали, а вылепили. Овальная рамка Инфантино осталась, но летучая мышь в ней изображалась барельефом, ее переделали специально для кино, она тянулась крыльями к изогнутому краю, и от этого на эмблеме господствовало черное негативное пространство, которое вот-вот затмит последние проблески веселой желтизны. Объект и фон поменялись местами, и эмблема походила на разинутый рот, на разверстую пасть, изголодавшуюся по потребительским долларам, что придавало символу обаяние подсознательной угрозы. Ремень опять стал сугубо декоративным элементом, но смутно футуристическим, с цельнолитыми шлевками вместо карманов.
Второй фильм Бёртона «Бэтмен возвращается» был даже лучше первого, хотя, если их пересматривать сейчас, оба отдают безвоздушной клаустрофобией, поскольку работе на натуре Бёртон предпочитал закрытые павильоны. Все действие разворачивалось в декорациях маленьких перекрестков, отчего Готэм-Сити походил на компактный и запечатанный интерьер, а не на раскинувшийся живой город. Тут следует добавить, что художник-постановщик Антон Фёрст вдохновлялся гравюрами итальянского художника восемнадцатого века Джованни Баттисты Пиранези, и не исключено, что ощущение удушающей замкнутости пространства, «воображаемой тюрьмы» – ровно то, что задумывали создатели фильма.
В «Бэтмен возвращается» блистает обаятельная и абсолютная Женщина-Кошка в исполнении Мишель Пфайффер, вдохновленная, подобно Бэтмену, панком и бондажом, – в глянцевитом виниловом комбинезоне и на шпильках, которые ничуть не мешают ей делать сальто и демонстрировать приемы кунфу на крышах. Забитая секретарша Селина Кайл, после покушения на свою жизнь преобразившаяся в обольстительную злодейку, в этой версии больше тяготеет к «Розе и Шипу», нежели к более ранним историям происхождения Женщины-Кошки. (Изначально та была рисковой форточницей, а затем в «Бэтмене. Год первый» превратилась в коварную и нечистую на руку проститутку.)
Бёртон отбыл из Готэм-Сити, пустившись в погоню за своими личными грезами, и франшизу Бэтмена отдали Джоэлу Шумахеру, который обещал воссоздать на экране комикс, но, приходится признать, не потрудился заглянуть ни в один выпуск, опубликованный с тех пор, как режиссер вырос. Его вклад в бэт-франшизу не имел ничего общего со взрослыми историями про Бэтмена, которые выходили и привлекали внимание СМИ в 1995 году.
Кинематографисты быстро сообразили, что не стоит на экране имитировать комиксы или точно воспроизводить комиксовые приемы и стиль повествования. Комиксы – это комиксы, и удачная страница комиксов умеет изобразить такое, что не под силу даже прекрасному кино, как кино умеет достигать эффектов, до которых не дорасти даже лучшим комиксам. Делать комиксы под фильмы – тупиковая ветвь развития; делать фильмы, похожие на комиксы, – кассовый провал.
Из Вэла Килмера, всего за несколько лет до того сверхъестественно точно сыгравшего Джима Моррисона
[271], получился красивый и интровертный Брюс Уэйн, и сам Боб Кейн объявил, что это исполнение наиболее соответствует его оригинальному видению персонажа. Томми Ли Джонс в роли Двуликого обернулся визгливой ухмыльчивой карикатурой, которая брала за основу Джокера Николсона, тщательно вычищала из него все нюансы и всю тонкость, а результат орала в мегафон. Комик дня Джим Керри сыграл Загадочника – вышло чуть получше, вдохновлялся он Фрэнком Горшином и своим фильмом «Кабельщик»
[272], но уже стало ясно, что мудрый подход Бёртона вновь уступит «живому мультику». Как без тени сомнения доказал провал «Дика Трейси» 1990 года (то была высокобюджетная финтифлюшка Уоррена Битти, любовное письмо к его тогдашней зазнобе Мадонне, все как будто разукрашенное детсадовцем), кинозрители такой фальши не любят.
Костюм Вэла Килмера сохранил литой торс, но добавил к нему соски. В целом наряд был показушен, в следующем фильме это обстоятельство выйдет на передний план.
Со словами «Я взял на себя смелость, сэр…» доставая из ящика с шитьем новый костюм Робина, Альфред, сыгранный Майклом Гофом, говорил от имени целой нации извращенцев. Престарелый дворецкий, как выяснилось, взял на себя смелость добавить на нагрудник Робина литые отвислые соски. Разумеется, литье из резины – сугубо специальная область искусства, которой не дают умереть вкусы фетишистского андерграунда, поп-звезд и маргиналов моды от-кутюр, но дорогой старый Альфред, по всей видимости, на досуге освоил этот навык наряду со всеми прочими. Сцена сопровождается двусмысленно воздетой бровью и еле-еле огибает пропасть, куда Шумахер прыгнет вперед ногами со своим следующим фильмом про Бэтмена.
Последний фильм девяностых, превративший наваристую кинофраншизу в кошачий корм из радиоактивной индейки, вышел в 1997 году, назывался «Бэтмен и Робин» и повсеместно считается худшим фильмом про Бэтмена; более того, некоторые комментаторы полагают его самым непростительным артефактом, созданным так называемой цивилизацией за всю ее историю.
Исполнители роли Бэтмена менялись чаще, чем гвардейцы в Букингемском дворце, и теперь настал черед блистать Джорджу Клуни. Из этого преждевременно седеющего голливудского красавца получился другой Брюс Уэйн – фигура более отеческая и более ранимая, горюющий сын подле Альфреда, угасающего суррогатного отца.
«Я тебя люблю, старик», – практически рыдает он.
Гомосексуальный подтекст, вычлененный доктором Фредриком Уэртемом из шаблона истории про Бэтмена, в этом фильме вышел на поверхность. «Бэтмен и Робин» – кино насквозь гейское.
