Заключение: на этом все
[321]Я НЕ СДЕЛАЛ ТЕБЯ НИ НЕБЕСНЫМ, НИ ЗЕМНЫМ, НИ СМЕРТНЫМ, НИ БЕССМЕРТНЫМ, ЧТОБЫ ТЫ САМ, СВОБОДНЫЙ И СЛАВНЫЙ МАСТЕР, СФОРМИРОВАЛ СЕБЯ В ОБРАЗЕ, КОТОРЫЙ ТЫ ПРЕДПОЧТЕШЬ. ТЫ МОЖЕШЬ ПЕРЕРОДИТЬСЯ В НИЗШИЕ, НЕРАЗУМНЫЕ СУЩЕСТВА, НО МОЖЕШЬ ПЕРЕРОДИТЬСЯ ПО ВЕЛЕНИЮ СВОЕЙ ДУШИ И В ВЫСШИЕ, БОЖЕСТВЕННЫЕ
[322].
На дворе 1486 год, с новой зари Запада миновало почти полстолетия, и вот так некий человек воображает тет-а-тет «Бога» с человеком. Мы в самом начале европейского Ренессанса, в конце долгих Темных веков, и двадцатишестилетний граф Джованни Пико делла Мирандола на пьяцце ловит свой шанс за хвост. Вот она – его блестящая возможность потрясти воображение потомков и нынешних агрессивных церковников своими наблюдениями касательно философии и человеческой природы.
«Когда мы были в чести, то нас нельзя было узнать, так как мы уподобились животным и глупым ослам».
«Речь о достоинстве человека» по сей день считается краеугольным камнем «гуманизма», попыткой к бегству из оков церковной догмы, наложенных еще во времена строительства собора Святого Петра в 324 г. н. э., но, невзирая на свой статус гуманистического манифеста, «Речь», несомненно, призывает нас выйти за пределы человеческого, в царство ангелов и богов. Признать сверхчеловека неопровержимым фактом нашей природы и целью нашей будущей эволюции.
Мы приближаемся к задней стороне обложки, и мне приятно думать, что времена Пико вернулись, – отчасти поэтому он и получил эпизодическую роль во «Все звезды. Супермен». Слова его по-прежнему актуальны – пожалуй, даже больше прежнего, если учесть возможности наших технологий и медицины, ибо Пико говорит нам о том, что истории и воображение способны менять будущее. Собственно говоря, он оказывает мне большую услугу, объясняя, о чем вообще эта книга. Метафоры у него библейские, образцами для подражания и посредниками на пути к «Богу» или «космическому сознанию» выступают херувимы, серафимы и престолы, но мы вполне можем называть их супергероями.
Пико говорит о том, что мы имеем свойство разыгрывать истории, которые сами себе рассказываем. У наших выдуманных ролевых моделей мы научаемся не меньше (а иногда больше, чем стоило бы), нежели у реальных людей, которые нас окружают. Если постоянно долдонить, что человек – какая-то противоестественная аберрация, дрейфующая во всепоглощающей Пустоте, эта история пустит корни во впечатлительных умах и станет диктовать искусству, политике и общему дискурсу нашей культуры антижизненные, антитворческие и потенциально катастрофические пути развития. Травя байку с несчастливым концом о вине и неудаче, мы проживем такую историю до финала, и расплатится за это некое последнее поколение, сокрытое во тьме недалекого будущего.
Если же мы акцентируем свою красоту, интеллект, милосердие, великодушие, проницательность, честность, способность любить, творческое начало и природный гений, все эти качества станут проявляться в нашем поведении и работе. Супергеройские истории сейчас в расцвете, и это обнадеживает: сияющим маяком они сигнализируют о нашем стремлении двигаться дальше, воображать, что мы можем стать лучше, справедливее и деятельнее.
Ныне, в двадцать первом веке, все вокруг доказывает, что мы склонны проживать собственные истории. Я завершаю это послесловие, а между тем последняя вспышка синхронности обращает мое внимание на статью в «Нью сайентист» от 12 февраля 2011 года о работе Уильяма Кейсбира из Управления перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США (DARPA) в Арлингтоне, штат Виргиния. Нейробиолог Кейсбир постулирует, что определенные нарративы вызывают зависимость не хуже кокаина, и рассказывает о том, как увлекательная телега способна подействовать на умы вражеских солдат или террористов-смертников. Он убежден, что нам надлежит исследовать военный потенциал историй, создавать «контрнарративные стратегии», которые станут подрывать или опровергать религиозные и политические сюжетные линии, провоцирующие войну, угнетение и алчность. Можно фыркать – мол, еще бы, военным спецам пригодится методика внушения, которая убедит кадета перед боем, что он сверхчеловек, – но я считаю, что волшебные слова и заклинания принадлежат не только военным, но всем нам. Если Пико не ошибался, мы в силах написать – а главное, прожить – новые жизни, новые завтра. Истории разбивают сердца или подстрекают к революциям. От слов наши души пробивает электричеством, от слов у нас холодеет кровь. И идея Супермена ничуть не менее реальна, нежели идея Бога.
А если порою чудится, будто наша пустая самокритичная культура лишена чутья на таинственное или духовное, так это лишь потому, что и рыба не чует океана. Поскольку таинственное повсеместно, нам о нем необходимо напоминать. Мы живем среди чудес. Мы, сверхчеловеческие киборги, подключены к мобильным телефонам, а те подключают нас друг к другу и к постоянно обновляемой планетарной базе данных, к экзопамяти, – весь наш культурный багаж мы носим с собой в кармане куртки. Объективы наших камер ускоряют, замедляют и даже обращают вспять поток времени, и мы видим то, чего до двадцатого столетия никто не видел, – термодинамическое чудо стеклянных осколков и лужи, что собираются с пола в бокал с вином. Мы – руки, и глаза, и уши, мы – высокочувствительные усики, через нас зарождающаяся разумная вселенная познает себя и свою миссию. Молнией смысла и осмысленности мы разим бессознательную материю, чистый лист бумаги, ночные небеса. Мы уже стали божественными магами, мы уже супербоги. Отчего нам, с нашей гениальностью, семимильными прыжками не ускакать в тот мир, что лежит за пределами нашего мира – мира под угрозой перенаселения, массового исчезновения видов, экологической деградации, голода и исчерпания ресурсов? Супермен с друзьями нашли бы выход из любого тупика, в котором мы можем очутиться, – а ведь это мы создали Супермена. Осталось лишь произнести то самое волшебное слово.
В эту минуту неведомо где Пико до сих пор закругляет свою «Речь». В эту минуту неведомо где Джо Шустер заносит карандаш над бумагой и впервые вызывает к жизни Супермена. Окажись Супермен на гипотетической планете, что кружит по орбите древнего красного сверхгиганта Антареса в созвездии Скорпиона, до него дотянулся бы свет Ренессанса, он услышал бы, как «Речь о достоинстве человека» летит мимо и дальше в бесконечность. Я вижу 1486 год, просто глядя в ночное небо, где Антарес – пятнадцатая ярчайшая звезда. Фотоны, что пробираются по зрительным нервам в мой мозг, отправились в свой сверхскоростной эпический поход меж звезд, примерно когда Пико откашливался на пьяцце, и прибыли ко мне в глаза пятьсот лет спустя.
Мы любим наших супергероев, потому что они не желают ставить на нас крест. Мы анализируем их до полного несуществования, убиваем их, запрещаем, высмеиваем, но они все равно возвращаются, терпеливо напоминая нам, кто мы такие и кем хотим стать. Супергерои – могущественная живая идея, мем, по терминологии Ричарда Докинза, распространившийся из бумажных вселенных в реальность. Последствия неведомы. Бомба тоже была всего лишь идеей, которую некто выковал в реальную Бомбу.
