Все эти персонажи были мешаниной из меня и моих знакомых. Ливерпульский гопник Дэйв Макгоуэн, которому суждено стать бодхисатвой, – циник из рабочего класса, не дававший мне слететь под откос. Король Сброд – стильный маг хаоса из художественной школы. Рвань Робин – моя чувствительная анима. Лорд Тухес – моя маска неукротимой трансведьмы. А Мальчик – практичный, прагматичный голос разума, который следил за тем, чтоб я всегда оплачивал счета, отчислял налоги и кормил котов. Даже злодеи, слепые гностические силы угнетения, тирании и жестокости, – мои ненависть к себе и страх, овеществленные, нареченные и прирученные, как демоны.
Главным экшн-героем был Король Сброд. Он был моим сверстником, брил голову и зарабатывал сочинительством. В роли анархиста-активиста он заимствовал кое-какие практики у моего отца. Он был адептом тантрического секса и мастером кунфу, носил текучие кожаные плащи, виниловые штаны и зеркальные очки. Король Сброд был припанкованным Джеймсом Бондом, архетипическим чуваком из «Матрицы» за пять лет до выхода фильма и, подобно Нео и Морфеусу, постиг, что вся наша вселенная – часть некой огромной и странной структуры. Я планировал перемешивать наши с ним жизни, облики и миры, пока мы не станем неразличимы. Я не врубался, на что иду.
Мир «Невидимок» – это наш мир. Я старался держаться современности, подбрасывал в комикс названия рок-групп и фильмов, отсылки к текущим событиям. Этот мир был настолько близок к нашему, что в нем даже выходил комикс «Невидимки», – в одной сцене Король Сброд читает его и комментирует: мол, гламурная версия его подлинной жизни. Я добивался идеальной модели. Кукольная вселенная вуду, которую я творил, должна была точно повторять нашу вселенную, чтобы я мог беспрепятственно ходить туда-обратно сквозь проводящую плоскость страницы.
Ладно, это я устроил – теперь люди должны были продолжать читать. Требовалось пообещать им откровения, и я пообещал Тайну Вселенной – я не знал наверняка, что предъявлю в итоге, но не сомневался, что придумаю.
В феврале 1994-го, впав в депрессию и притихнув посреди шотландского зимнего монохрома, я купил билет на самолет в Новую Зеландию, решив запрыгнуть обратно к счастью на шнуре банджи.
Уже сомневаясь, что стоило поддаваться импульсу, я стоял на краешке короткой доски, высунувшейся с моста над рекой Каварау, привязанный тяжелым эластичным канатом за щиколотку, и в кулаке стискивал бумажку с магическим сигилом. Идея заключалась в том, чтобы запустить проект «Невидимки» с размахом, «запалить фитиль», так сказать, динамического «гиперсигила» – магического заклинания в комиксовом формате, которое получит власть менять жизни, а может, и мир.
– Ты кем работаешь? – спросил оператор, пытаясь отвлечь меня от неумолчного монотонного визга ужаса в голове.
Над этим вопросом мне пришлось поразмыслить.
– Я писатель, – вспомнил я сквозь шквал белого шума нейронов. – Я пишу комиксы про Бэтмена.
– Ну, друган, тебе теперь будет о чем писать, – улыбнулся он и начал обратный отсчет с пяти.
На счет «три» последние обрывки «Не надо!» посыпались в голове дождем, точно цифры по экрану. А потом в голове не стало вообще ничего.
– Один! – сказал оператор.
Весь горизонт статично застыл в вечности, точно эстамп на стене гостиничного номера.
И я шагнул.
В этот миг хлещущего хаоса я вбросил свой сигил, а затем меня, точно йо-йо, остановило и подбросило под изогнутой бровью моста. На экстатическом эндорфиновом приходе я доехал до самого Окленда, где наткнулся на редкий экземпляр прославленного гримуара Майкла Бертьё «Руководство по гностическому вуду»
[232], содержавшего описания и имена богов-скорпионов, с которыми я встречался годом ранее. Для начала заклинание сработало неплохо, решил я.
Затем, весной того же года, я оказался в Катманду. Идея этой экспедиции родилась из-за документального фильма Дэна Крукшэнка, который мы с моим другом и коллегой по Mixers Ульриком как-то вечером застали по телику; в фильме ветеран телевидения шел по стопам Будды в Индии, Непале и Тибете. Нас особенно заинтриговало его описание храма Сваямбунатх в долине Катманду. Храм находится на вершине холма, и к нему ведут 365 ступеней; утверждается, будто паломник, который сможет взойти по лестнице на одном дыхании, в этой жизни достигнет просветления.
Восхождение далось нам легко – и говорить не о чем, оба мы были молоды и спортивны. Помимо сияющего улыбкой сморщенного буддийского монаха – мы как будто на краткую аудиенцию к Йоде попали, – в тот день почти ничего не случилось. Мы сидели, попивая лимонад, или бродили по горам отбросов на берегах реки Багмати, где громадные черные хряки погружались в кислые испарения, охлаждаясь в жару желтой лихорадки очередного визгливого, грохочущего, вонючего дня.
Несколько дней пропьянствовав в Тамеле, туристической клоаке города, мы уползли в номер гостиницы «Ваджра», Дома Удара Молнии, где за день до отъезда Ульрик заболел и лег в постель. Звонная, лающая какофония жизни Катманду продолжалась, не утихая ни днем ни ночью. Я с ноутбуком отправился в сад на крыше. На поле неподалеку местная футбольная команда играла с Бхактапуром – карго-культовая версия Кубка мира, – и импровизированную площадку усыпали зрители и игроки в футболках и шортах.
Я поглядел, затем лег на шезлонг и приступил к вводному тексту для второго выпуска «Невидимок», одновременно сочиняя эссе, которое мне заказали для уже, увы, почившего журнала альтернативной культуры «Rapid Eye» покойного Саймона Дуайера.
И тут меня накрыло. Крики толпы исказились до мощного рева – точно взревели турбины космического корабля. Я оторвал глаза от ноутбука и увидел, как храм Сваямбунатх перестраивается в какой-то хромовый львиноподобный трансформер с выхлопными трубами и трубчатыми же проводниками духа, что мощными грозовыми прожекторами стреляли в небеса чистой святостью. Я пополз вниз – в ошеломлении, во власти сильнейшего сейсмического сдвига восприятия, который, положа руку на сердце, не объяснить исключительно действием съеденной крошки гашиша. Я спускался с крыши по спиральным каменным ступеням меж свечей, и все вокруг буйно искривлялось; я хлопнулся на койку и решил держаться. У другой стены спал Ульрик. Я чувствовал, как что-то гигантское, невидимое протискивается по узкому коридору надвигающихся мгновений в поисках меня.
Контакт с физической реальностью утрачивался – вместо гостиничного номера я видел извилистые древние улицы, покосившиеся глинобитные дома, населенные какими-то гномическими существами, течение уносило меня все глубже в путаницу галлюцинаторных улочек предков и сердитых мощеных проулков, что напоминали архаические полузабытые грезы детства.
