В «Лиге Справедливости» не планировалось навязчивых постмодернистских метавыкрутасов – лишь неподдельные, неприукрашенные, ух-ты-фантастические мифы в комиксовом формате, которые вернут супергероям уважение и достоинство, отнятое десятилетием «реализма» и жестокой критики. Мы наградили команду современной горой Олимп в виде новой Сторожевой башни на Луне – первой линией обороны Земли от вторжений извне. Более того, мы добавили нескольких новых участников, чтобы точнее соблюсти греческий божественный канон: Супермен был Зевсом, Чудо-Женщина – Герой, Бэтмен – Аидом, Флэш – Гермесом, Зеленый Фонарь – Аполлоном, Аквамен – Нептуном, Человек-Пластик – Дионисом и так далее.
Писать обиженных, насмешливых, забракованных героев «Рокового патруля» было легко, но «Лига Справедливости Америки» втиснула меня в склад ума традиционных американских супергероев DC, и, чтобы мыслить на их уровне, приходилось поднапрячься. Развлекался я вовсю. Воспринимая персонажей и их мир как есть, я надеялся показать, что супергерои обнажают нечто великое и неизбежное в каждом из нас. Мы всегда знали, что в один прекрасный день придется порвать рубаху на груди и спасти мир, и супергерой выступал приблизительной, оптимистической попыткой поговорить о том, каково будет нам в этот день великой силы и великой ответственности.
Я тщательно конструировал приключения, чтобы члены Лиги могли продемонстрировать свои способности в ловких комбинациях, и с готовностью черпал вдохновение в освященных временем историях: например, сюжет пятого выпуска о двух безумных ученых, соперничающих в создании искусственной женщины, до того сложной, что она обзаводится душой и предает обоих, коренился в истории Блодьювед из валлийского цикла «Мабиногион»: там чародеи Мат и Гвидион создают женщину из цветов, которая обманывает и губит валлийского мифического супергероя Ллеу Ллау Гифеса. Освободившись от свинцовых оков реализма, «Лига Справедливости Америки» дала мне шанс усовершенствовать мой собственный мерцающий и жужжащий мутантный штамм супергеройского микроба. Если Уайзингер руководствовался Фрейдом, рассуждал я, настала пора для юнгианских комиксов.
Эти персонажи, олицетворяющие конкретные заведомые свойства человеческой личности, могут применяться и в более широком психотерапевтическом контексте. По замыслу Лиге была под силу любая проблема. Сколь бы монументален или страшен, сколь бы неописуемо нигилистичен или нелеп ни был вызов, команда с ним справится. В царстве символов эти наши воображаемые «я» неуничтожимы. В бою ни бог, ни дьявол не одолеют Супермена и его друзей. Ни рай, ни ад супергероям не указ. Разбей их, взорви, заморозь, потеряй во времени, промой им мозги – они все равно вернутся сильнее, чем были. Множество идей – фашизм, коммуна, стрижка «маллет» – под пристальным взглядом распадаются, однако супергеройский мем не желает умирать. Не многие герои из плоти и крови способны выстоять под разъедающим взглядом общества или попросту бременем лет, но Супермен, Бэтмен и иже с ними были задуманы, созданы и выпущены в мир, дабы стать непреклонными воинами, воплощающими все лучшее, что есть в человеческом духе.
«МЫ ДЕЛАЕМ СЛИШКОМ МНОГО ИЛИ СЛИШКОМ МАЛО? – спрашивает Чудо-Женщина, баюкая умирающую птицу посреди пейзажа Пыльного котла
[244]. – КОГДА ВМЕШАТЕЛЬСТВО СТАНОВИТСЯ ВЛАДЫЧЕСТВОМ?»
«Я, ДИАНА, МОГУ ТЕБЕ ТОЛЬКО СКАЗАТЬ, ВО ЧТО ВЕРЮ Я, – отвечает ей Супермен. – ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ДОЛЖНО САМО СОВЕРШИТЬ ВОСХОЖДЕНИЕ К СОБСТВЕННОЙ СУДЬБЕ. МЫ НЕ МОЖЕМ ИХ ОТНЕСТИ».
На что Флэш возражает: «НО ОНА ЖЕ О ТОМ И ГОВОРИТ. КАКОЙ СМЫСЛ? МЫ-ТО ИМ ЗАЧЕМ?»
«ЧТОБЫ ПОДХВАТИТЬ ИХ, ЕСЛИ УПАДУТ», – поясняет Супермен, величаво глядя в небеса. На обложке первого выпуска перезапущенной «Лиги Справедливости Америки» в 1987 году персонажи виделись сверху – читатель взирал с высоты на вновь очеловеченных и понятных суперлюдей.
По моей просьбе на обложке нашего первого выпуска Говард Портер изобразил членов Лиги в ракурсе снизу, отчего они представали величественными исполинскими статуями на Олимпе и читатель глядел на них, как ребенок на взрослых. «Лига Справедливости Америки» была супергеройским комиксом, который дети могли читать, чтобы почувствовать себя взрослыми, а взрослые – чтобы снова вернуться в детство.
Я попросил Говарда на первом сплэш-пейдже изобразить самую суть всего комикса: огромная летающая тарелка парит над Белым домом. Независимо от нас этот же образ появился на афише фильма Роланда Эммериха 1996 года «День независимости» про инопланетное вторжение – фильм, так совпало, рекламировался на задней стороне обложки выпуска «Лиги Справедливости Америки» № 1.
Мы запустили наш проект в том же году. Продажи мигом подскочили с 20 000 до 120 000, и до конца десятилетия «Лига» оставалась бестселлером DC. Мы получили настоящий хитовый мейнстримный комикс.
Как я и подозревал, читатели откликнулись на его оптимизм. Прежде мы видели, как супергерои рыдают и в отчаянии рвут на себе плащи, хотя как раз это им удавалось неважно. Настало время посмотреть, как супергерои борются с ангелами и таскают за собой миры на цепях.
Супергероям пора было взять себя в руки и показать нам, к чему стоит стремиться.
Дело даже не в том, что история попросту циклична, – она, по всему судя, движется рекурсивными, повторяющимися фрактальными путями с мелкими вариациями. Мода комиксов раннего ренессанса на пастиш и просвещенное присвоение китчевых объектов в смертельно иронических целях шла рука об руку с эстетикой Джеффа Кунса
[245], молодых британских художников и писателей вроде Марка Лейнера (это который «И ты, беби»)
[246].
Подобно неуничтожимому жидкому Терминатору, супергеройский концепт стерпел и пережил полную дезинтеграцию. Теперь мы досконально разобрались, как устроен двигатель и как он работает, – оставалось только вновь собрать его из деталей, чтобы он заработал быстрее и лучше.
Вскоре возникнет следующий вопрос: кто таков супергерой – взаправду Человек Завтрашнего Дня, прогрессивный образ грядущего, или ностальгическая фантазия, которой нечего предложить миру, помимо грустной и заезженной игры мускулами?
В свое время я приехал в офис к моему редактору «Рокового патруля» Марку Уэйду в тот день, когда Карен Бергер уволила его за то, что в один из его комиксов в фоновом режиме прокралась особо безвкусная шутка. Карен Бергер, пожалуй, пересолила, но карьера Уэйда вся состояла из судьбоносных моментов. Совоподобный Марк из Бирмингема, штат Алабама, смахивал на почти стереотипного гика. На повзрослевшего Юпитера Джонса из «Трех сыщиков»
[247]. На высочайших своих взлетах он привносил в работу жгучую сострадательную человечность, интеллектуальный голос, юмор на грани, заостренный стендапом, и чутье на справедливость – все это отчасти определяло супергероя эпохи ренессанса и рождено было из скромности Уэйда, его яростного ума и его детства, когда он, подобно многим из нас, осмосом впитывал моральный кодекс Супермена.
