Отказаться от выпивки было решительно невозможно, да Юта и не хотела отказываться, хотя заранее знала, что работать до вечера даже после одной рюмки будет непросто: пьянела всегда мгновенно, а потом столь же стремительно трезвела, зато похмелье затягивалось надолго. В исполнении Ютиного организма это было скорее приятное, чем мучительное, но совершенно нерабочее состояние.
Был, впрочем, способ быстро привести себя в порядок – эспрессо. Но не одинарный, даже не двойной, а тройной, густой, как горячий шоколад, горький, как дюжина раскаяний. Подумала: «В «Кофеине» сегодня работает Зося, она знает, как надо, она мне сделает».
В кои-то веки отправилась в кофейню не украдкой, а получив благословление шефа, за которым как раз приехало такси. Шла, не торопясь, расслабленная, довольная, еще хмельная, а потому храбрая – не как обычно, вопреки собственной трусости, а почти по-настоящему.
Свернув в переулок, увидела безумную старуху и не столько испугалась, сколько рассердилась на нее – впервые за все время: «Да сколько же можно меня изводить?!» И когда та, приблизившись, снова принялась лопотать о Черном Ветре, Юта не стала отворачиваться, делая вид, будто происходящее ее не касается. Напротив, остановилась, хотя от ужаса потемнело в глазах. Спросила:
– Зачем вы мне это все время говорите? Пожалуйста, оставьте меня в покое. Какое мне дело до вашего Черного Ветра?
– Ну слава Богу, – внезапно обрадовалась старуха. – Спросила наконец-то!
Глаза у нее оказались совсем не безумные, вот что удивительно. Ясные, внимательные и очень спокойные, всем бы в ее годы такой взгляд.
– Если уж спросила, должна выслушать ответ, – сказала она. – Можешь не верить ни единому слову, но будь внимательна и запоминай. Черный Ветер всегда начинается в сумерках и дует где хочет, но в этом городе чаще, чем в прочих местах. Тому есть причины; впрочем, обсуждать их сейчас не время и не место. Когда дует Черный Ветер, мир выворачивается сновидениями наружу, время останавливается, вечность приходит в движение, и все становится возможным, а каждый человек – тем, для чего рожден. О Черном Ветре все знают, но никто не помнит. Поэтому всем здесь знакома тоска о неведомом, ностальгия по тайной родине; утолить ее очень легко, дождавшись нового ветра, но узнать, что утолил – почти невозможно. Чтобы запомнить, кем ты был и как жил при Черном Ветре, надо все время, пока он дует, держать во рту два камешка – один со дна Вильни, другой – из Вилии
[34]. Добыть их несложно, подойдут любые, никаких особых правил тут нет, но лучше брать помельче, чтобы не очень мешали.
Все это время Юта ошеломленно молчала, удивленная скорее собственным бесстрашием, чем старухиными речами. Однако, собравшись с силами, снова спросила:
– Но почему вы говорите все это именно мне?
– Да потому что мы с тобой давние подружки, – улыбнулась старуха. – Когда дует Черный Ветер, нас водой не разольешь. А когда ветра нет, я по тебе скучаю. Но ты ничего не помнишь, и не могу сказать, что это делает тебя счастливой. Вечно высматриваешь неведомо кого на другой стороне улицы и в темных углах квартиры. То и дело заводишь новые дружбы и так же быстро их обрываешь – все тебе не то и не так. И подолгу смотришься во все зеркала, хоть и считаешь себя некрасивой. Втайне надеешься, что однажды из зеркала вместо твоего отражения выглянет – кто? Правильно, этого ты сама не знаешь. И не узнаешь, пока не придет Черный Ветер. А после забудешь опять.
Стояла как громом пораженная. Чего угодно ожидала от жуткой старухи, но такого поворота предвидеть не могла.
Интересно, как она угадала? Про темные углы и зеркала? Особенно про зеркала. О таком самым близким людям не рассказывают. О подобных вещах вообще не принято говорить. Даже с собой.
Подумала: «А может быть, ей и угадывать не пришлось? Потому что вообще все люди таковы? Одинаковые именно в этом вопросе? Тычемся во все темные щели, заглядываем в зеркала, как в чужие окна, ищем там неведомо что. То, чего нет. И всякий раз обламываемся. И никогда об этом не говорим. Чтобы, не дай бог, не договориться до того, что это – самая правдивая правда о нас. А не безобидное временное помрачение, следствие бесконечного числа мелких стрессов, помноженных на пресловутое экзистенциальное одиночество, которое и есть жизнь».
И тут же устыдилась своих мыслей, словно сумасшедшая бабка могла их прочитать. Пробормотала:
– Я, наверное, лучше пойду. Если вы не против.
– Конечно, – согласилась старуха. – Только еще одно, напоследок. Если однажды – просто из любопытства, или еще по какой-то причине – захочешь узнать, что бывает, когда дует Черный Ветер, и станешь всюду носить с собой два заветных камешка, гадая, не пришло ли время совать их за щеку, тебе пригодится моя подсказка. У Черного Ветра много вестников, но самая верная примета такова: уходит боль. Любая. И душевная маета, и телесная мука исчезают, словно не было их никогда и быть не могло. Это, кстати, чистая правда. Боли не существует, она – иллюзия, зато настолько достоверная, что с возрастом все мы начинаем думать, будто боль – единственная правда, данная нам тут. Но под напором Черного Ветра эта иллюзия развеивается первой. А за ней и все остальные. И город погружается в сон, который и есть наша подлинная жизнь. Ради него имеет смысл терпеть всю эту маяту, которая, в сущности, всего лишь топливо для сновидений. Отличное, надо сказать топливо, грех жаловаться.
От старухиных речей кружилась голова. «Господи, помоги устоять на ногах, – подумала Юта. – Просто не упасть. Больше ни о чем не прошу».
– Тяжело тебе со мной, – вздохнула старуха. – Ступай, я тебя больше не потревожу. Все, что надо, ты уже знаешь. Дальше – сама.
Не обманула. Сколько Юта с тех пор ни бегала в «Кофеин» кратчайшей дорогой, старухи в переулке Пасажо не было. Сперва особо не радовалась, памятуя, чем обычно заканчиваются такие светлые периоды: только как следует расслабишься, поверив, что бабку наконец-то заперли в дурдом, а она снова тут как тут. С отвычки еще и жутче, чем обычно. Врагу не пожелаешь. Бррр.
Однако время шло, город взорвался вишневым и сиреневым цветом, одумался, укрылся пыльным зеленым бархатом лета, успокоился, согрелся, потускнел. Начался и закончился отпуск, на который, как всегда, копила полгода, с Рождества, осыпались августовские звезды, за ними – кленовые листья, зарядили осенние дожди, а старухи все не было, и Юта наконец поверила, что ее персональный кошмар остался в прошлом. Больше никаких страшных старух, никакого Черного Ветра, а заодно – Гроба-На-Колесиках и Красной руки.
Явно же одна компания.
Зимой уже почти не вспоминала о старухе и прочей чепухе, а когда вспоминала, снисходительно думала: «Надеюсь, у нее все хорошо, жива-здорова, и родственники в дурдом не упекли, просто перестала караулить меня в переулке Пасажо, потому что… Например, потому что пообещала. Психи тоже умеют держать слово. Некоторые. Кому диагноз позволяет».
