Но на этот раз я молчал совсем по другой причине – не мог найти подходящие слова. Наконец сказал:
– Как будто в звездах живут другие звезды, поменьше. Их там много-много, но, вроде, никому не тесно. А наоборот хорошо. И еще между всеми звездами протянуты такие светящиеся нитки, как лучи, но не совсем лучи. Мне кажется, они для звезд вместо слов. Или как за руки держаться. Чтобы быть вместе и не скучать.
– Я тоже думаю, это они так разговаривают, – кивнула Наташка. – Просто мы их не слышим, а только видим. Ужасно хочу выучить звездный язык! Но его вообще никто не знает. А даже если узнает, все равно ничего не сумеет сказать. Это же как надо светиться, чтобы так разговаривать!
– Все планеты, когда умирают, становятся звездами, – мечтательно говорила Наташка. – Вот если у нас все-таки будет конец света, Земля тоже станет звездой. А мы все – жителями звезды. Я бы хотела, а ты?
Я, честно говоря, не очень хотел. К тому же, твердо знал, что конца света не будет. Папа мне трижды в этом поклялся, когда я, испуганный случайно подслушанной болтовней соседок о грядущем Параде Планет, прибежал к нему выяснять, правда ли мы все скоро умрем. Он тогда сказал, дело в том, что многим людям просто не хватает образования. Особенно старикам, которые жили в тяжелое время, много работали и не смогли поступить в институт. А то знали бы, что парады планет случаются регулярно, и никакого вреда от них нет, а только красота в небе и простор для астрономических наблюдений.
Но Наташке папины объяснения я никогда не пересказывал. Она так хотела поскорее стать жителем звезды, что я решил ее не огорчать. Пусть лучше от кого-нибудь другого узнает, что ничего не получится. Не в этот раз.
Снег в нашем городе выпадал редко, всего пару раз за зиму – в лучшем случае. И лежать оставался далеко не каждый год. Но санки у меня все-таки были. Родители подарили, сказали – на всякий случай. Вдруг повезет.
В ту зиму, когда я учился в первом классе, нам всем как раз повезло. То есть, наступил день, когда я вышел из дома с санками. И сразу встретил Наташку, хотя даже не надеялся на такую удачу. Она училась во вторую смену, и встречались мы только по выходным и иногда по вечерам. Но до вечера было еще далеко, а она все равно гуляла во дворе.
– У нас в классе карантин! – объявила Наташка. – Мы все заболеем чумой, холерой и черной оспой! – и, расхохотавшись, призналась, не дожидаясь расспросов: – На самом деле просто свинка. От нее не умирают, а только превращаются в поросенка. Но через неделю – обратно в человека, так что ты не бойся.
А я и не боялся.
Сказал:
– Даже если в поросенка с чумой и холерой, я все равно согласен с тобой гулять.
Из всех признаний в любви, которые мне довелось произнести в жизни, это, конечно, было самое совершенное.
Наташка его тоже оценила.
– За это я тебя покатаю, – сказала она. – Чур ты будешь мои дети, мальчик и девочка, близнецы.
Я слова сказать не успел, а Наташка уже усадила меня на санки и потащила куда-то по утоптанной за день тропинке.
– Закрой глаза! – велела она. – И чур не подглядывать.
Ехать на санках с закрытыми глазами оказалось так здорово, что у меня сразу прошла охота спорить, объяснять, что я не могу быть двумя детьми сразу, даже понарошку. Потому что я уже есть – один. Так получилось.
А потом я почувствовал, что кто-то крепко держится за меня двумя руками. И одновременно мои руки тоже вцепились в чье-то мягкое, толстое, теплое даже на ощупь пальто. Поэтому глаза я так и не открыл. Подумал, лучше мне не видеть, что меня действительно стало двое. Пока не увидел, не считается, а пока не считается, я как-нибудь потерплю.
Поездка завершилась в сугробе, куда Наташка опрокинула санки вместе со мной. И сама плюхнулась сверху. Крикнула: «Все! Чур ты больше не мои дети! Ты опять один!» И я наконец открыл глаза, на радостях забыв на нее рассердиться.
Летом Наташка переехала. Не в другой город, но на противоположный конец нашего – тоже ничего хорошего. Обычно детские дружбы на этом и заканчиваются. Особенно когда нет телефонов. А у нас их не было. Не то что мобильников, которые тогда даже в воображении сценаристов фантастических фильмов возникали нечасто, но и обычных стационарных с крутящимися дисками – ни в нашем старом доме, ни в новостройке, где получили квартиру Наташкины родители.
– Мы не потеряемся, – твердо сказала Наташка, залезая в грузовик, набитый вещами. – Я тебе обещаю, вот увидишь.
Я ей, конечно, верил. Но думал, «не потеряемся» – это про далекое будущее. Вырастем, станем взрослыми, пойдем в справочное бюро и найдем друг друга. Специально для этого записал в блокнот Наташкину фамилию – вдруг забуду. Приготовился жить без Наташки долго-долго, и эта перспектива так меня потрясла, что я даже реветь не стал. Не то чтобы мужественно терпел, просто не получилось. Иногда слезы – это слишком мало, вот что я тогда понял.
И как же я удивился, когда всего три дня спустя увидел Наташку. Она сидела на старой груше и болтала ногой. Как будто их отъезд в большом грузовике, со шкафом, диваном, ковром и трельяжем был розыгрышем, а на самом деле все осталось по-прежнему.
– Я целый час ехала! – похвасталась она. – Сперва в автобусе, потом в трамвае.
– Тебе разрешили? – изумился я.
– Не знаю, – беззаботно отозвалась Наташка. – Думаю, вполне могли бы разрешить, я уже несколько раз одна ездила – к маме в институт, когда ключи забыла. Но я на всякий случай не стала рисковать и никому ничего не сказала. Все равно мои до вечера на работе. А в том новом дворе все какие-то дураки. И вообще без тебя неинтересно.
– Хорошо, что я не ревел, – сказал я, усаживаясь на соседнюю ветку. – А то получилось бы зря.
– Вот и правильно, – кивнула Наташка. – Не надо из-за меня реветь. Я же сказала, мы никогда не потеряемся. Я точно знаю.
У нас не было возможности заранее договариваться о встречах. Взрослые редко дают детям распоряжаться временем по собственному усмотрению. Гулять выходишь только когда отпустят, и это зависит от такого немыслимого количества причин, большая часть которых тебе неизвестна, что строить планы можно разве только на отдаленное будущее: когда вырасту, стану каждый день ходить в кино на последний сеанс, это совершенно ясно, поэтому можно с уверенностью назначать свидание в восемь вечера возле кинотеатра «Вымпел» двадцать лет спустя.
А вот насчет завтра такой уверенности нет. Тем не менее, Наташке всего пару раз пришлось кричать под моим окном, обычно в момент ее появления я уже ждал во дворе. А когда приходилось оставаться дома, или идти куда-нибудь с родителями, она и не приезжала. Как мы угадывали – до сих пор не понимаю.
Только однажды Наташка пропала на целый месяц. Я не знал что и думать – неужели так сильно заболела? Или вообще заснула летаргическим сном, как в книжках пишут? Или они снова переехали, на этот раз в другой город, никого заранее не предупредив? Совсем извелся.
