– Ты умеешь присниться вовремя, – диктует Нёхиси. – Машина времени из палки от швабры, рукавицы и селедочного хвоста. Не препятствуй естественному течению кошки. Сможешь в апреле. Твоя тень толще тебя. Никогда не плачь в шторм. Сейчас поиграем в прятки. Не надо ссориться с бисером. Дождь – это не ты. После того, как покрасишь волосы в фиолетовый цвет, на тебя перестанут обращать внимание. Следуй за голосом, от хора беги. Мантикоры – лучшие друзья девушек. Не вздумай ссориться с треугольниками. Не все, что падает с неба, непременно звезда. Скоро принесут твою голову из починки. Не притворяйся лошадью, ты – ягуар.
– Погоди, – прошу. – Я за тобой не успеваю.
– Ладно, – соглашается Нёхиси. И после небольшой паузы предлагает: – Напиши что-нибудь сам. А то чего я один на этой пашне надрываюсь.
Ох, да не вопрос.
«Так долго вглядывался в бездну, что как честный человек, должен был на ней жениться», – пишу я. И Нёхиси ехидно вставляет:
– Кому что, а голому баня.
Он прав. Но с толку меня не собьешь.
«Никогда не поздно научиться прыгать через скакалку», – оптимистически пишу я на очередном клочке бумаги. «Шаги должны быть разного цвета». «Горел синим пламенем, остался очень доволен». «Прыжок в сторону – это самое вкусное». «Придешь со своим фонарем, запишут в небожители». «Где граница между тобой и имбирным пряником, не знает никто». «Примерещусь тебе четыре раза, потом твоя очередь». «Море волнуется, просит срочно позвонить».
– Космос – не салат, а гораздо проще, – не утерпев, влезает Нёхиси. – Любовь управляет супом. Самая полезная еда – на букву «П».
Я записываю и это, никаких возражений. Насчет космоса ему точно видней. Насчет супа, салата и прочей жратвы, вероятно, тоже.
Бумажки как-то неожиданно заканчиваются, да и печенье, судя по запаху, пора доставать из духовки. Пишу: «В отчаянии много витаминов», ставлю точку. На этом все.
– Тридцать штук получилось, – говорю я, свернув последнее печенье. – Устал при этом, как будто испек три сотни. Ужасная штука эта кулинария. Трудное древнее колдовство.
Нёхиси швыряет в меня подушку. Не то заступается за кулинарию, не то просто от полноты чувств. Спрашивает:
– Что дальше?
– Увидишь. Ты случайно не знаешь, который сейчас час?
На стене возникают часы с кукушкой. Впрочем, вместо кукушки оттуда высовывается потрепанный жизнью василиск с головой не столько петуха, сколько ощипанного попугая. И говорит: «Мяу». Семь раз.
– Всего семь вечера? Отлично. Тогда пошли, – говорю я. И наконец снимаю с шеи свои условно приличные штаны. Теперь им придется занять более традиционное место. Я, увы, не настолько авангардист.
Большая удача, что я обаятельный. Правда, секрет моего обаяния описывается формулой «этому лучше не перечить, может укусить». Но какая разница, главное, что отказать мне практически невозможно – в тех редких случаях, когда я о чем-то прошу.
– Хочу сделать вам подарок, – говорю я и так широко улыбаюсь, что в этот момент меня очень легко перепутать с каким-нибудь сдуревшим от долгого пребывания в человеческой шкуре лесным оборотнем. В смысле, очень заметно, что укусить я действительно могу, что на самом деле неправда, делать мне больше нечего – посторонних девиц кусать.
Однако посторонняя девица, темноволосая, сероглазая бариста с чудесным детским румянцем на щеках, смотрит на меня с таким восхищенным отчаянием, словно я уже не раз являлся ей в страшных снах. Впрочем, кто меня знает, может быть и являлся. За мной не уследишь.
– Не вам лично, а вашим клиентам, – исправляюсь я. – Но и вам тоже, если захотите. В общем, всем подряд.
И вынимаю из-за пазухи сверток с печеньем. Пахнет оно, надо сказать, сокрушительно. Да и выглядит вполне ничего, хотя бывший скульптор в моем лице мог бы слепить края и поаккуратней.
– Это печенья с предсказаниями, – говорю я в ответ на немой вопрос. – Chinese fortune cookies, в честь китайского Нового года, он же совсем недавно… – на этом месте мой взгляд падает на настенный календарь, и я, спохватившись, исправляюсь: – То есть уже, получается, в честь Луперкалий. В смысле Валентинова дня. Тридцать китайских валентинок для любителей пить кофе по вечерам. – И увидев, что моя сероглазая бариста окончательно впала в замешательство, добавляю: – Я художник. У меня проект.
Убойный аргумент, на все времена и случаи. По крайней мере, в нашем городе. На том и стоим.
Вот и сбитая с толку бариста тут же умиротворенно улыбается и кивает. И достает откуда-то из-под стойки большое керамическое блюдо:
– Раз проект, высыпайте сюда. А мне одно можно?
– Да просто необходимо, – говорю я. – С кого и начинать проект, если не с вас.
Разломив печенье, она тихонько смеется. Я, конечно, умираю от любопытства, но не подглядываю. Читать чужие предсказания некрасиво, даже если ты сам их только что написал. Ну и потом, гадать интересней: что ей досталось? Про мантикору? Или про лошадь? Или вкусный прыжок в сторону? Или мое обещание четырежды примерещиться? Я бы, честно говоря, совсем не прочь.
– Что это у вас? Можно попробовать? – спрашивает ее строгий молодой человек с узлом волос на затылке. И, не дождавшись ответа, берет печенье.
– Осторожно, там бумажки, – говорит ему бариста. – С предсказаниями, не проглотите. Мне досталось очень смешное. А печенье вкусное – обалдеть.
– Пошло дело, – шепчет мне в ухо Нёхиси. Надо же, он сегодня, оказывается, при галстуке и в строгом черном костюме. Сумрачная элегантность гробовщика.
Мы сидим на дереве, через дорогу от кафе, где я оставил печенье. Следим за входящими и выходящими оттуда людьми. И ведем подсчет опророченных – на пальцах, для точности. Ради удобства Нёхиси временно отрастил еще две руки – голые, без рукавов. Мне даже смотреть на это безобразие холодно, а ему хоть бы хны.
– Смотри, какая игра завертелась, – говорю я ему. – Смотри, какая игра! Даже не ожидал, что будет так круто. Вот эта женщина – видишь? – зашла сюда в полном отчаянии, сама не зная, зачем, а вышла – натурально вылетела на крыльях. Даже не представляю, что ее так вдохновило? Витамины? Синее пламя? Ладно, неважно, главное результат. А этот толстяк крепко о чем-то задумался, похоже, его проняло. А помнишь ту парочку в самом начале? Такие хорошие дети, ссорились на пороге, а вышли уже в обнимку. Мы с тобой молодцы – такую отличную игру устроили, да еще в тот момент, когда я вообще ни черта не мог.
– Ну, теперь-то ты, похоже, пришел в себя, – улыбается Нёхиси. – Это самое главное.
– Да я-то как раз ладно, – отмахиваюсь. – Так или иначе пришел бы, куда я от себя денусь. Главное, игра у нас получилась. Игра важнее, чем я.
Улица Лабдарю (Labdarių g.)
Разговор по-немецки
Уснуть смог только под утро, зато и спал потом почти до полудня, игнорируя призывные трели поставленного на девять будильника. Проснувшись, долго еще лежал с закрытыми глазами. Сперва пытался досмотреть сон, а потом, когда понял, что продолжения не будет, хотя бы побольше вспомнить и быстро-быстро, пока все, что казалось сокровенным смыслом, не превратилось в мутную бредовую лужицу, мелеющую под воздействием дневного света, заново пересказать себе бодрствующему – простыми словами, максимально полно и внятно, как рассказывал бы совершенно постороннему собеседнику.
