– На самом деле, смотря для кого. Для большинства людей и рая-то нет никакого, не то что августа. Но нас с тобой это не касается. У нас свои дела.
Помотал головой.
– Так, погоди. Не путай меня. Для начала – Грета. И ее долгая счастливая жизнь в Цюрихе. Как она вообще туда попала?
– Подробностей уже толком не помню, давно дело было, – ухмыльнулся Файх. – Но как-то они на этот раз вовремя унесли ноги из пекла. Не вся семья, только Грета и ее отец. Кажется, просто поехали в гости к дальним родственникам, задержались на месяц, еще на один, а потом вдруг стало некуда возвращаться, вот и остались – примерно так. Изменить прошлое, конечно же, невозможно; задним числом перекроить судьбу человека, который уже умер – об этом и задумываться-то не следует, если не хочешь раньше времени поседеть. Но сам знаешь, бывают такие августовские ночи, когда невозможное вершится само, по собственной воле, и все, что нужно сделать – вовремя прыгнуть с моста, при условии, что он переброшен через реку времени, а гарантий в таком деле никогда нет, что может быть ненадежней капризной реки. Но Грете повезло. Ну и мне за компанию. И знал бы ты, как я устал от этого невероятного везения. Чемодан, тем не менее, надо собрать, никто не сделает это за меня. Даже ты, пожалуй, не справишься.
Встал, зажег все лампы, прошелся по дому, как смерч, сметающий на своем пути все, хотя бы отдаленно похожее на брюки, рубашки, документы, ботинки, бритвенные приборы и книги на немецком языке. Четверть часа спустя все было кончено, квартира по-сиротски пуста, а чемодан почти полон, но пока не закрыт.
Фабиан Файх снова воцарился в кресле, разлил по бокалам остатки вина. Сказал:
– Осталось положить в чемодан самое ценное имущество: твою жизнь. Но не могу же я отнимать ее, пока ты не допил просекко. Худшего вероломства нельзя и вообразить.
Улыбнулся, кивнул, залпом допил вино, поставил бокал на стол, закрыл глаза. Подумал: «Ну наконец-то». Подумал: «Интересно, какое оружие ты припас: яд, шнур или стилет?» Подумал: «Если сейчас ты примешься душить меня подушкой, это будет слишком смешно, чтобы умереть». Подумал: «Чего же ты тянешь и тянешь?» И только тогда на грудь легла ласковая рука; пальцы ее однако были холоднее и тверже металла, они легко проникли под кожу, сокрушая ребра, добрались до сердца, обхватили его нежно, но крепко, чтобы не вздумало убегать, и Фабиан Файх, никому не известный немецкий писатель в дурацких розовых шортах, командировочный инженер, азартный игрок, балаганный шут, безупречнейший из ангелов смерти, прошептал в глохнущее от боли ухо:
– Душить подушкой – это действительно очень смешно. В следующий раз попробуем так.
Опустился на колени, смотрел снизу вверх, шептал горячо, торопливо, глотая слезы, смеясь:
– Как же долго я тебя искал, знал бы ты. Сколько глупостей успел совершить. Сколько прекрасных, удивительных, животворящих глупостей, и все – во имя твое.
Спросил:
– Ты так до сих пор и не вспомнил меня?
Подошел сзади, бесцеремонно потряс за плечо:
– Эй, открой глаза, мы уже дома. Здесь звезды синие-синие, а небо вот прямо сейчас изумрудно-зеленое, но если тебе не нравится, можно просто подождать минуту-другую, оно уже начало менять свой цвет на алый, самое время проснуться, пожалуйста, воскресай.
Сквер Лаздину Пеледос (Lazdynų Pelėdos skveras)
Хана
По утрам, просыпаясь, больше не спрашивал себя: «Где я?» Уже привык. Вставал, выходил на балкон, смотрел во двор, где среди дровяных сараев обильно цвели бордовые и лимонные штокрозы, приветственно махал соседу, который иногда в это время уходил на работу, а иногда наоборот возвращался; тот отвечал хмурой утренней улыбкой. Шел в кухню, нажимал кнопку кофейного аппарата, привычно возносил молитву суровым божествам пробуждения: «Только бы не пришлось вот прямо сейчас его чистить!» Божества внимали и милосердно переносили чистку на вечер. Рассеянно думал, слушая фырканье машины: «Теперь у меня такая жизнь». Больше не удивлялся. Но и не особо радовался. Чему тут радоваться, когда через полчаса надо выходить на работу.
Жизнь в этом городе больше не походила на приключение; строго говоря, приключением она казалась только первые два дня, когда приехал сюда на выходные, чтобы осмотреться и принять решение о переводе в местный филиал банка, где открылась подходящая вакансия. Эти два дня неожиданно стали чуть ли не лучшим отпуском в жизни. Вроде бы ничего особенного не происходило, просто гулял, глазел по сторонам, удивляясь фрагментам самого настоящего леса, тут и там пробивающимся прямо в центре; потом уже понял: это не лес пробивается, а город пророс сквозь лес, как гигантская колония грибов. Заходил в кафе, совался во все незапертые дворы, выбирал дома, в которых хотелось бы пожить, любовался русалочьими лицами и разноцветными прическами студенток, читал воодушевляющие надписи на стенах – те, которые мог разобрать, по-русски и по-английски; по-немецки тут не писали, а литовского не понимал. Удивительно, но это совершенно не мешало чувствовать себя как дома. Даже наоборот. Как будто это обязательная составляющая домашнего уюта – многого не понимать.
Впрочем, бог бы с ним, с домашним уютом. Вот уж чего никогда для себя не искал, но все равно неизбежно обретал раз за разом, сколь бы резко ни менял свою жизнь, везде оказывался на своем месте. Молниеносно вписывался в новую обстановку, как простой и функциональный стеллаж из IKEA, в какую комнату его ни внеси, встанет там как влитой, сольется с фоном, никто и не вспомнит, что еще вчера его тут не было. И чувствовал себя соответственно. Супергерой нового поколения, Человек-Стеллаж.
Но этот город – так ему сперва показалось – сулил нечто гораздо большее, чем домашний уют, возможно даже прямо ему противоположное, особенно в сумерках, когда туманы текли по склонам окрестных холмов, реки замирали, наливаясь будущей ночной тьмой, по безлюдным улицам метались неведомо чьи бесприютные тени, а его отражения в стеклах витрин как-то внезапно утрачивали сходство с оригиналом, и от всего этого по позвоночнику поднималась ледяная сладкая дрожь, совсем как в юности. Мир снова казался исполненным тайных лазеек не то в райский сад, не то в бездну небытия, и поди еще отличи одно от другого. Да и надо ли отличать.
Однако стоило переехать, и уже пару месяцев спустя не мог толком вспомнить: а что, собственно, меня здесь так очаровало? Ну, кроме самой возможности в очередной раз сменить обстановку? Похоже, в этом все дело: так хотел хоть каких-нибудь перемен, что сам себя обхитрил, призвал на помощь воображение, а уж оно свое дело знает, еще ни разу не подводило. Ну или наоборот, подводило всегда, это как посмотреть.
Вот и влип как минимум на два года: рабочий контракт подписан, снята квартира, куплена оптимистически двуспальная кровать с ортопедическим матрасом и куча мелочей, превращающих временное пребывание в оседлую жизнь, новые коллеги приручены, соседи умеренно очарованы неизменно приветливой улыбкой, а ледяной сладкой дрожи, конечно же, больше нет, да и откуда бы ей взяться, воображение воображением, но так долго ни одна иллюзия не живет. Глупо рассчитывать на острые ощущения в городе, куда приехал работать, честно обменивать время своей жизни на еду, тепло и иллюзию безопасного будущего. Какая тебе еще дрожь, какие туманы, окстись.
