Сотнями вылетая из лопнувшего тыквообразного плода, семена яванского огурца планируют вниз, обычно пролетая большие расстояния от края джунглей. Моряки рассказывали, что находили их на палубах кораблей, за много миль от берега. Семена совершают эти великолепные полеты за счет свойств, привлекательных для любого авиационного инженера, — пассивной стабильности крыла и малого угла снижения. Первый термин говорит о саморегулировании в полете — способности возвращаться в равновесие, когда начинается рыскание и болтанка. Гибкая мембрана семени яванского огурца достигает этой стабильности естественным образом: его контуры постоянно меняются, смещая центральную точку подъема. «Малый угол снижения» означает, что семена теряют меньше полутора футов (полметра) высоты за каждую секунду планирования. (Кружащиеся семена клена падают с как минимум вдвое большей скоростью.) Хотя Этрих назвал свой самолет Taube (по-немецки «голубь»), он не скрывал того факта, что брал за основу семя, и с тех пор яванские огурцы стали культовыми растениями в авиации. Промышленные Taube имели фюзеляж с хвостом, разделяющим изгиб крыла посередине, но Этрих мечтал строить самолеты, полностью имитирующие семя яванского огурца: убрать хвост и поместить кабину внутри единой сплошной поверхности крыла. Традиционная авиация отошла от такой концепции после Первой мировой войны, но идея самолета в форме «летающего крыла» продолжала жить в воображении немногих конструкторов-оригиналов на протяжении следующих 75 лет, и кульминацией ее стал самолет, который до сих пор считается самым передовым, дорогим и смертоносным из всех когда-либо построенных.
B-2 Spirit, разработанный компанией Northrop Grumman, более известен под общеупотребительным названием «бомбардировщик-невидимка». Как и у семени, вдохновившего конструкторов на его создание, форма B-2, увеличивающая подъемную силу и уменьшающая лобовое сопротивление, чрезвычайно экономична и эффективна: она позволяет самолету пролететь почти 7000 миль (11 265 км) без дозаправки. В качестве дополнительного преимущества отсутствие хвоста или других выступающих плоскостей помогает B-2 избегать обнаружения всеми системами воздушной защиты, кроме самых современных. Хотя был построен всего 21 такой самолет (при общей стоимости программы свыше 2 млрд долларов за один аппарат), B-2 считается главным элементом вооружения США. Рассчитанный на транспортировку и ядерного, и конвенционального ракетного груза, один такой самолет может уничтожить больше жизней, чем вся Гражданская война в США. Это впечатляющее достижение инженерной мысли, но вряд ли его можно считать удачным потомком «летающего крыла» яванского огурца — конструкции, эволюционировавшей не для того, чтобы прерывать жизнь, но чтобы ее распространять.
Военная авиация — отрасль промышленности с чрезвычайно высокой конкуренцией, и любые военные подрядчики с радостью заменили бы бомбардировщик Northrop Grumman собственным самолетом. Вдохновленное семенем крыло «бомбардировщика-невидимки» дополнительно стимулирует эту конкуренцию, поскольку его аэродинамических преимуществ хватает ровно настолько, чтобы превосходить соперников и поддерживать финансирование программы B-2. Такое постоянное соперничество помогает самолетостроению не останавливаться в развитии, но также требует ответа на очевидный вопрос из области распространения семян: что лучше, крыло или пух? Взяв с собой восьмифутовую (2,5 м) стремянку, рулетку и обожающего семена дошкольника, я, как мне казалось, хорошо подготовился, чтобы получить этот ответ.
Теплым летним утром мы с Ноа направились на луг за нашим домом, чтобы сыграть в игру, которую мы назвали «запускание семян». Правила были просты. Я залезал на стремянку и отпускал несколько семян, а Ноа бежал за ними по всему лугу, втыкая оранжевый землемерный флажок там, где какое-нибудь из них опускалось на землю. Потом мы брали рулетку и смотрели, как далеко улетели семена. Мы начали с хлопка, но он нас несколько разочаровал. Даже при умеренном ветре пух улетал не больше чем на 16 футов (5 м), а потом падал в траву. Это лучше, чем падать прямо под материнское растение, но, чтобы перенести семена хлопка через океан, явно потребовался бы изрядный ураган. Хотя их волокна легки и многочисленны, сами семена остаются довольно увесистыми, приводя некоторых специалистов к идее, что их самым важным эволюционным преимуществом может быть плавучесть. (Недаром все наиболее пушистые разновидности, такие как Дарвинов хлопок, встречаются на побережьях.) Мы перешли к одуванчикам (30 футов, то есть 9 м), а потом провели испытание пушинок с растущего неподалеку тополя, которые долетели до самой опушки леса в 115 футах (35 м) от нас.
Когда пришло время испытать что-нибудь крылатое, я осторожно вытащил из конверта единственное семя яванского огурца. (Хотя мои письма в ботанический сад неподалеку от Джакарты остались без ответа, мне удалось купить парочку семян у проникшегося ко мне сочувствием коллекционера.) Нетрудно было понять, почему Иго Этрих так вдохновился ими. Размером с мою раскрытую ладонь, тонкое, словно лист, семя представляло собой золотистый диск величиной с ноготь большого пальца, окруженный прозрачной мембраной, которая изгибалась на ветру, как пергамент. Семя выглядело идеальным аэронавтом, готовым воспарить, но первый запуск закончился полным провалом.
«Оно совсем никуда не годится, папа», — сообщил Ноа с явным недовольством, когда семя закачалось и упало, пролетев пару футов, словно бумажный самолетик со слишком тяжелым носом. Еще пять раз я забирался на верхнюю ступеньку стремянки и запускал это семя, но только однажды оно по-настоящему пролетело, ныряя и рыская, словно нервная птица, почти 50 футов (15 м). Это был лучший результат, чем у хлопка, но вряд ли оно могло служить хорошей моделью для самолета стоимостью миллиарды долларов. Я видел, что интерес Ноа начинает угасать, но все же забрался на стремянку в последний раз. И снова семя нырнуло и немного поколыхалось, приблизившись к траве. Потом, будто преисполнившись решимости, оно поймало нужный ветер и внезапно взмыло вверх. Ноа восторженно завопил, я поспешно слез со стремянки, и гонка началась.
Вслед за парящим семенем мы добежали до конца поля; вот оно поднялось, повернуло и преодолело забор сада серией долгих пикирований и кренов. Одна из ласточек-касаток, гнездившихся поблизости на карнизе Енотовой Хижины, подлетела посмотреть, что тут творится, и дважды облетела семя, продолжавшее подниматься. Изумленно хохоча, мы смотрели, как семя взлетело над вершинами леса, попало в более быстрый поток воздуха и начало набирать скорость.
«Вот так-то, Ноа! — услышал я собственный крик. — Мы больше никогда его не увидим!»
Ноа по-прежнему сжимал в руке оранжевый флажок, а я рулетку, но состязания между крыльями и пухом были забыты. Мы смотрели, как летит это семя, испытывая чистую радость от созерцания того, как нечто прекрасное совершает именно то, для чего оно предназначено. Стоя рядом, запрокинув головы к небу, мы еще долго смеялись, пока семя — тонкий силуэт на пределе видимости, взлетающий все выше и выше, — не скрылось из глаз.
Заключение. Будущее семян
