После пяти лет тщательной работы Маркион собрал глав Римской церкви и поведал им о своей теологии двух богов. Он начал с того, что Иисус был воплощенным Богом: эту позицию разделяли многие из собравшихся, хотя и не все. Затем Маркион заявил, что Иисус – не тот Бог, которого все они знали как Яхве, а совершенно иной, доселе неведомый Бог, только теперь явившийся человечеству. Целью сошествия Христа на землю, объяснял Маркион, как раз и было освобождение человечества от злобного Создателя – библейского Бога. А следовательно, христианство – религия, основанная во имя Христа, – должно отринуть все связи с иудаизмом, из которого возникло. Еврейские священные писания устарели; необходима новая Библия. Кстати, по счастью, ее он и принес с собой [13].
Отцам Церкви это не понравилось: они вернули все, что осталось от значительного вклада Маркиона, и безотлагательно выслали его из Рима. Маркион, однако, не утратил присутствия духа. Он вернулся домой и стал успешно проповедовать по всей Малой Азии, где нашел благодарную аудиторию, воспринявшую его доктрину о двух богах. Дитеистическая церковь, основанная Маркионом, оказалась одной из крупнейших христианских церквей. Она процветала на обширной части территории современных Турции и Сирии вплоть до V века.
Апостол Иоанн и Маркион Синопский (лицо последнего намеренно изуродовано) на изображении из итальянского евангельского кодекса, написанного на древнегреческом (MS M.748, fol. 150v, XI в.)
© The Morgan Library & Museum / Janny Chiu / Art Resource, NY
Возникает логичный вопрос, почему же старейшины Церкви в Риме так непреклонно отстаивали еврейский монотеизм. Даже на самых ранних этапах своей истории христианство мало походило на иудаизм. Оно декларировало совершенно новую веру, демонизировало евреев как убийц Христа, священные тексты составлялись на древнегреческом, а не на древнееврейском, а божественная сущность Иисуса противоречила самому иудейскому определению Бога как единого и неделимого существа.
На самом деле желание ранних христиан сохранить верность еврейской вере в единого Бога, вероятно, имело не меньше политических причин, чем теологических. Поскольку в то время, как Маркион и гностики спорили с представителями христианской Церкви о природе Бога, они спорили и о природе власти. По словам видного религиоведа Элейн Пейджелс, настаивая на вере в единого Бога, ранняя Церковь подтверждала тем самым легитимность своего управления одним епископом, а именно епископом Рима.
«Как Бог властвует в небесах как правитель, хозяин, начальник, судья и царь, – пишет Пейджелс, – так на земле он передает свою волю членам церковной иерархии, которые выступают как генералы, командующие армией подчиненных; цари, управляющие “народом”; судьи, творящие правосудие во имя Бога»[14].
Это был, без всякого сомнения, политикоморфизм – «обожествление земной политики». Влиятельный отец Церкви Игнатий Богоносец (около 35–108) емко выразил эту позицию: «Один Бог, один епископ». Любое оскорбление первого очевидным образом подрывает и власть второго. Долг любого христианина, по словам Игнатия, – слушаться епископа, «как если бы это был Бог». Климент I (ум. в 101 году), первый епископ Рима и, следовательно, первый папа, предупреждал, что любой, кто не «склонит голову» перед его епископской властью, будет виновен в восстании против Бога и должен быть предан смерти.
Церковная иерархия, утверждавшая принцип «Один Бог, один епископ», не произвела особого впечатления ни на последователей Маркиона, ни на множество гностических сект, которые процветали в годы раннего христианства. Однако этот принцип посеял противоречия в сердце нарождающейся веры. Поскольку если Церковь собиралась продолжать настаивать на принятии еврейского определения Бога, которое появилось после вавилонского плена (Бог един и неделим), то ей нужно было объяснить, как еврейский крестьянин с галилейских холмов тоже может быть Богом. Эта проблема грозила Церкви расколом, который мог положить конец христианству буквально накануне того, как оно добилось своего крупнейшего успеха.
К концу II века христианство настолько распространилось по Римской империи, что власти больше не могли его игнорировать. Более того, некоторые высокопоставленные лица при дворе даже обратились в новую религию. В 202 году в Риме вышел эдикт, запрещающий обращения, а в середине III века начались массовые преследования христиан. Многие римляне считали, что политическая и экономическая нестабильность, характерная для этой эпохи империи, вызвана тем, что люди отвернулись от старых богов, и, естественно, большая часть их гнева обратилась на христиан, которые как минимум последовательно отказывались приносить жертвы римским божествам.
После того как римский гражданин низкого происхождения по имени Диоклетиан, быстро сделавший военную карьеру, в 284 году был провозглашен императором, он поставил себе личную цель – избавить империю от христианства во всех его видах. Церкви сжигали, священные тексты конфисковывали, христиан-мирян и представителей духовенства убивали ради развлечения в ходе так называемого Великого Гонения.
Когда через несколько лет Диоклетиан внезапно решил покинуть императорский престол, он принял роковое решение превратить империю в тетрархию, управляемую двумя старшими и двумя младшими императорами – на востоке и западе. Такая нерациональная ситуация быстро обернулась гражданской войной между враждующими претендентами на трон. В 312 году один из этих претендентов перешел вместе с армией реку Тибр, чтобы вновь занять единый императорский трон. Этого человека звали Константин, и он навсегда изменил историю и Рима, и христианства.
По легенде, в канун битвы у Мульвийского моста Константину приснился сон: он увидел светящийся крест в небесах и слова «Сим победиши!». На следующий день он велел своим войскам нанести на щиты неизвестный символ – Хи Ро: крест, составленный из первых двух греческих букв имени Христос. Победа в битве помогла Константину объявить себя единственным бесспорным императором Рима.
Приписав свой успех христианскому Богу, Константин положил конец преследованиям христиан в Риме и легализовал христианство после восшествия на престол. Однако новый император мало что понимал в своей новой религии; кажется, он считал, что это нечто вроде солнечного культа. Главным, в его понимании, было то, что христиане верили в единого Бога. Человек, который пережил столько битв, чтобы восстановить правление единого императора в Риме, инстинктивно осознал политические преимущества перехода к монотеизму, хотя девиз Константина несколько отличался от того, которого придерживались Игнатий Богоносец и представители христианского духовенства. Он гласил: «Один Бог, один Император» [15].
Можно только представить себе удивление Константина, когда он обнаружил, что многие его единоверцы-христиане не верят в существование единого Бога и что вообще нет согласия по поводу взаимоотношений между этим Богом и Иисусом Христом. Гностики и Александрийская церковь подчеркивали божественную природу Иисуса, а некоторые гностики даже отрицали его человеческую природу (докетизм). Евиониты (еврейские христиане, представители самого первого христианства) и Антиохийская церковь делали упор на человечности Христа, притом евиониты рассматривали Иисуса как пророка и чудотворца, который говорил от божественного имени, но сам по себе богом не был.
