Ответ на вопрос Шамса, как это часто бывает, не имеет значения. Шамс просто оценивал, насколько Руми достоин стать одним из его учеников. В некоторых версиях истории Руми даже не пытается ответить. Он падает в обморок, впадает в транс или смотрит Шамсу прямо в глаза в поисках тайны, которая теперь связывает их двоих. Важна лишь истина, скрытая в самом вопросе. Шамс, спрашивая, что имел в виду Баязид, на самом деле задавал совершенно иной вопрос: «Что есть Бог?»
Этот вопрос с самого начала занимал ведущее место в попытках человека понять божественное. Является ли Бог одушевляющей силой, которая объединяет всех живых существ, как, вероятно, думали наши доисторические предки? Или обожествленной природой, как считали жители древней Месопотамии? Или абстрактной силой, пропитывающей Вселенную, как описывали его некоторые греческие философы? Или персонализированным божеством, которое выглядит и ведет себя как человек? Или же Бог – человек в прямом смысле?
Вопрос, что есть Бог, как бы на него ни отвечали, постоянно заботил и верующих, и неверующих сотни тысяч лет. Этот самый вопрос привел к созданию целых цивилизаций – и к их гибели. Он породил мир и процветание – и вместе с тем войны и насилие.
И вот появилась группа мистиков, которая из-за своей приверженности к строгому монотеизму сделала радикальное предположение: понять единство Творца можно, лишь приняв единство всего творения. Иными словами, если Бог един, то Бог – это всё.
Эта идея носит название «вахдат аль-вуджуд», или «единство бытия», которое было дано одним из величайших в истории философов Мухйиддином ибн аль-Араби (1165–1240). Пытаясь заложить твердые философские основы суфийской концепции божественного, Ибн аль-Араби начал с явного фундаментального недостатка в доктрине таухида. Если в начале не было ничего, кроме Бога, то как Бог мог создать что-либо, кроме как из самого себя? А если Бог создал нечто из самого себя, то не нарушает ли это принципов единственности и единства Бога, разделяя Бога на Творца и сотворенное?
Ибн аль-Араби предлагал решение этой проблемы, которое лишь подтверждало то, что говорили такие суфии, как Шамс и Баязид: если Бог неделим, то все сотворенное тоже должно являться Богом. Во всяком случае, Творец и творение должны обладать совершенно одинаковой вечной, неразличимой, неразделимой сущностью; то есть все, что существует во Вселенной, существует лишь потому, что разделяет существование Бога. Таким образом, Бог – это, по сути, сумма всего, что существует [10].
Итак, вот и ответ на вопрос, который Шамс задал Руми. Именно это имел в виду Баязид, когда говорил: «Слава Мне!» Вот почему Тустари называл себя «доказательством Бога». Эти суфии заявляли не о своей божественности, а о единстве с божественным. И действительно, для большинства суфиев ошибка христианства состоит не в нарушении неделимости Бога, выраженном в превращении Бога в человека, а в вере в то, что Бог – это лишь один конкретный человек, а не все остальные. Согласно же суфизму, если Бог действительно неделим, то Бог – это все творения, а все творения – это Бог.
Итак, мы дошли до неизбежного финала монотеистического эксперимента – кульминации сравнительно недавно появившейся веры в единого, единственного, нечеловеческого и неделимого Бога-Творца, сформированной в иудаизме времен вавилонского пленения, отвергнутой зороастрийским дуализмом и христианским тринитаризмом и возрожденной в суфийской интерпретации таухида. Бог – это не творец всего сущего.
Бог и есть всё сущее [11].
Заключение
Единый
В библейской версии творения – точнее, в одной из двух библейских версий творения (в Яхвисте) – Бог, сотворив Адама и Еву по своему образу и подобию, оставляет их в Эдемском саду с простым указанием: «Вы можете есть плоды любого дерева в саду, но не вкушайте от плода познания добра и зла. Иначе вы умрете».
Но змей, умнейший из созданий Бога, говорит им совсем другое. «Вы точно не умрете, – утверждает он. – Потому что Бог знает, что, когда вы отведаете этот плод, у вас откроются глаза и вы будете как Бог, зная добро и зло».
Мужчина и женщина вкушают запретный плод и не умирают. Змей был прав. И Бог признает это, говоря небесному воинству: «Человек теперь стал как один из нас, зная добро и зло. Ему нельзя позволить протянуть руку к плоду древа жизни, и вкусить от него, и жить вечно».
Поэтому Бог изгоняет Адама и Еву из райского сада и ставит ангелов с огненными мечами у врат Эдема, чтобы мужчина и женщина не вернулись.
Когда я в детстве читал эту историю, то считал, что это – предупреждение никогда не идти против воли Бога, иначе меня накажут, как некогда Адама и Еву. Сейчас же мне кажется очевидным, что Адам и Ева были наказаны не за неподчинение Богу, а за попытки стать Богом. Возможно, древняя память народа скрывает более глубокую правду, которую наши доисторические предки могли понимать интуитивно, а мы, обратившись от былого чистого анимизма к жестким религиозным доктринам современности, позабыли. Бог не сотворил нас по своему образу, как и мы не сотворили себе Бога по нашему. Это мы – образ Бога на земле, и не по форме или подобию, а по сути [1].
Я пришел к этому откровению после долгого и довольно-таки окольного духовного пути – и как религиовед, и как верующий. История человеческой духовности, которую я разворачиваю в этой книге, отражает мой духовный путь – от мистически настроенного ребенка, который считал Бога стариком с магической силой, до истого христианина, считавшего Бога совершенным человеческим существом; от схоласта-мусульманина, который отверг христианство в пользу более строгого монотеизма ислама, до суфия, который вынужден был признать, что единственный способ согласиться с предположением о едином, вечном и неделимом Боге – это устранить любые различия между Творцом и творением.
Для этой концепции божественного есть современный термин – пантеизм, который означает «Бог есть всё», или «всё есть Бог». В простейшей форме пантеизм – это вера в то, что Бог и Вселенная – единое и одинаковое целое, и ничто не существует помимо необходимого существования Бога. Философ-пантеист Майкл Левин формулирует это так: «Ничто не может быть по существу независимым от Бога, потому что нет ничего, кроме Бога». Иными словами, то, что мы называем миром, и тот, кого мы называем Богом, не являются независимыми друг от друга или отделенными друг от друга. Скорее можно говорить о том, что мир – это самовыражение Бога. Это осознанная и пережитая сущность Бога [2].
Представьте себе, что Бог – это свет, который проходит сквозь призму и распадается на бесчисленное множество цветов. Эти цвета кажутся непохожими друг на друга, но в реальности суть одно и то же. У них одна сущность, один источник. Таким образом, то, что на поверхности кажется отдельным и несхожим, в реальности является одним и тем же. Эту реальность мы и называем Богом [3].
Именно в это и верили наши доисторические предки. Их примитивный анимизм был основан на вере в то, что всё в этом мире – живое и неживое – имеет одну суть – одну душу, если угодно. Те же верования побудили жителей Месопотамии обожествлять силы природы задолго до того, как они начали преобразовывать эти силы в индивидуальных, персонализированных богов. Эти верования лежали и в основе древнеегипетских представлений о существовании божественной силы, которая проявляется как в богах, так и в людях. То же самое имели в виду и древнегреческие философы, говорившие о «едином боге» как о единственном и объединяющем принципе, управляющем всем творением. Эти системы верований можно рассматривать как разные варианты пантеистической концепции Бога как суммы всего сущего.
