– Нет. И никто из реки не вылезал, во всяком случае при свете никто. Вода зверски холодная, так что или он вылез ночью, или сам уже труп.
– Так что же ты нашел? Камера слишком далеко, чтобы что-то увидеть, а светло станет только через несколько часов. Надо камеры у метро больше смотреть, на станциях всегда освещение.
– Возможно. Но посмотри на это.
Они склонились к экрану Дювалье. Он прокрутил видео в ускоренном темпе от момента преступления до рассвета.
– Там ничего не видно, Дювалье. Река совершенно черная, кроме проплывающих мимо барж. Даже батобусы не ходят. Поздно и холодно. Одни баржи.
– Вот именно. Видишь ходовые огни на баржах, высоко над водой?
– Не так уж и высоко.
– Выше, чем у гребных лодок, как на Олимпиаде.
– И что ты хочешь показать?
– Вот это строение, – сказал Дювалье, указывая на экран, – это лодочный домик. Днем оттуда вытаскивают такие лодки. Погода была плохая, так что чуть позже, в сумерках, только две лодки выходили. И на них были фонари, – наверное, правило у них такое.
– И?..
– А в ночь преступления не было ни одного огонька близко к воде, а значит – ни одной лодки на воде, на рассвете тоже ни одну лодку не спускали. Затем, утром, смотри, никто не входит в лодочный домик. Но кто-то оттуда выходит. А перед уходом он что-то выносит на палубу.
– И кто это?
– Откуда я знаю? Вот он на причале. Затем, чуть позже, он уходит. Если увеличить на максимум, то видно.
Он приблизил изображение, и Арно сказал:
– Это мужчина. Теперь вижу. А что на нем надето?
– Кажется, блейзер.
– Как почти на всех мужчинах Парижа. Будто по Лондону ходишь. Но на нашем парне был дождевик.
– Интересно, этот мужик там ночевал? Если нет, значит он вылез из воды. Перед тем как уйти, он ненадолго выходит и заходит обратно.
– Может, он сторож и там живет?
– Возможно, – согласился Дювалье. – Давай выясним. Представь, что убийца часто ходит на веслах от этого причала. Он должен знать реку, знать все течения и что его вынесет в безопасное место, где он выберется из воды и спрячется.
– Насколько это вероятно?
– Совершенно невероятно. Но если он занимается греблей, то он должен быть силен, силен настолько, чтобы убить двоих голыми руками. У нас его ДНК. Все, что нам нужно, – это…
– Представляешь, сколько народу может иметь туда доступ? Мы целую вечность будем их проверять. Оно того стоит?
– Конечно. Не может их быть так уж много, да и что еще у нас есть?
* * *
Следующий день был холодным, но к полудню несколько лодок вышли на воду. Арно и Дювалье видели их, плывущих вверх и вниз по реке. Конечно, существовали какие-то другие гребные клубы, но те находились ближе к Ла-Дефанс. И очень было похоже, что лодки, которые они видели, выходили из этого лодочного домика и туда же возвращались, так что двое полицейских перелезли через воротца, призванные защищать от незваных гостей, и по трапу сошли на баржу. Дверь оказалась не заперта. Они вошли, позвали, но никто не откликнулся.
Узкие лодки были по пять штук сложены одна над другой на деревянных стеллажах, устроенных в трех нишах. Стойка у раздвижной двери одной из ниш была завалена лодочными фонарями, аккумуляторами, забытыми личными вещами и судовыми журналами. Доска на стене сообщала, что три лодки отсутствуют, на ней было указано время возвращения, куда они отправились – на восток или на запад – и вернутся они после одного круга или пройдут мимо причала на следующий круг. Обозревая выставку трофеев на полке над доской, полицейские обратили внимание, что никто ничего не выигрывал вот уже десять лет.
– Гляди-ка, – сказал Дювалье, беря тоненький потрепанный блокнот, – тут члены клуба, их адреса и контактная информация. – Он пересчитал. – Сорок шесть всего.
– Вечность.
– А вот и нет. Здесь одиннадцать женщин, так что сужаем до тридцати пяти.
– Ну, почти вечность.
– Но нас ведь двое. По три дня на нос, шесть дней, а может, и меньше, если поспешим. Всего-то пара вопросов и образец ДНК.
– ОСП на это не расщедрится. Слишком широко. Да и ни один судья не пойдет на такое. Наша теория слишком слаба, чтобы получить под нее тридцать пять ордеров в отношении безусловно честных граждан. А если кто-то из них живет за пределами Парижа? Есть масса мест, где греблей не займешься. Они, наверное, съезжаются отовсюду. Нам понадобится разрешение.
– Мы обратимся к ОСП, а если придется опрашивать кого-то за пределами нашей юрисдикции, то получим ордер. Позвоню судье и расскажу, что мы должны кое-кого опросить и всего лишь взять у них образец ДНК. Если трое или четверо откажутся сотрудничать, то круг сузится, и мы сосредоточимся на них, пока что-нибудь не найдем. Максимально сузив круг подозреваемых, мы сможем получить от начальства какое угодно разрешение. Но прежде чем мы это сделаем, потому что шанс и вправду мизерный, мы будем паиньками и рассмотрим каждого, скажем так, неофициально.
– А список свистнем? – поинтересовался Арно. – Или подчинимся закону и получим ордер?
– Видишь вон ту штуку? – Дювалье ткнул пальцем в угол, где в тени прятался копировальный аппарат. – Наверное, когда-то, еще до появления электронной почты, у них было семьдесят, а то и сто членов. Клубы всегда устраивают какие-то встречи, благотворительные ужины, рассылают извещения, собирают средства и так далее. Будем надеяться, что аппарат еще работает.
Аппарат работал, и как раз к тому времени, как Дювалье выключил его, свернул копии и положил на место оригиналы, в док вплыла лодка, и старик с белым нимбом волос вокруг головы, отчего та походила на вареное всмятку яйцо на подставке, с трудом высадился и втащил на причал лодку и весла. Он их не заметил и не услышал, как щелкнули воротца, когда полицейские уходили.
– Люблю я, когда все вот так складывается, – сказал Дювалье, – ни тебе ордера, ни допросов, вся нужная информация в одном списке, и никто из этих ребят даже не знает, что она у нас есть. Можно собой гордиться.
– Ага, – усмехнулся Арно, – прямо панамская афера
[50].
– Спорим, он есть в этом списке? В Париже миллионы людей, а имя преступника есть на свернутом листке бумаги, который лежит у меня в кармане. Иногда не так уж плохо быть фликом.
Катрин и Давид. Франсуа
День или два Жюль почти не чувствовал себя дома. В сравнении с отелями его роскошный дом, куда более роскошный, чем любой отель, все же казался Жюлю изношенным и неподобающе обставленным, даже если иначе и быть не могло. Просыпаясь, Жюль думал, что он в Лос-Анджелесе или в Нью-Йорке, и несколько минут ему хотелось там оказаться, и он пребывал в некой ретроспективной тоске, которая хотя и быстро улетучивается, но может тянуться всю жизнь, то и дело возвращаясь в сновидениях.
