– «Эйкорн».
– Большая?
– Да.
– Значит, вы будете жить вечно.
– Вообще-то, – сказал Жюль, – я буду жить, пока не умру.
* * *
Неделю спустя Арман Марто лично доставил Жюлю полис. Он был спасен, и погода, будто в унисон его счастливому настроению, разразилась бурной преждевременной весной. Он привез четыре экземпляра.
– Большинство, – проинформировал он Жюля, – помещают один в депозитную ячейку, один хранят дома и по одному экземпляру раздают каждому получателю. Таким образом, я привез для вас четыре и еще карточку, которую вы сможете носить в бумажнике. Давайте еще раз просмотрим соглашение, чтобы вы подписали форму семь шестьдесят А, удостоверяющую, что вам объяснили все условия и вы их принимаете.
Полис был зафиксирован – для Люка, для Катрин и часть (десять процентов, один миллион) для Элоди, для которой копии не будет. Страховая компания найдет ее. Катрин должна иметь свой экземпляр под рукой, чтобы получить деньги как можно скорее. Ее полис будет лежать в конверте, который она вскроет только после смерти Жюля, но он подтолкнет ее к обдумыванию плана будущих действий. Она будет возражать, что это невозможно и поэтому бессмысленно, но согласится – не ради него, ради Люка.
Арман Марто аккуратно еще раз перечитал Жюлю условия. Десять миллионов евро. Перед ними все прочее меркло.
– Пять миллионов в виде траста для Люка Хирша, под управление Катрин Хирш, урожденной Катрин Лакур, его попечителя. Четыре миллиона евро для Катрин Хирш, урожденной Катрин Лакур. И один миллион евро для Элоди де Шалан. Хорошо, если бы вы смогли предоставить мне адреса, контактную информацию и, по возможности, фотокопии документов, удостоверяющих их личности, хотя это не обязательно.
– Я посмотрю, что можно сделать. Не уверен, что смогу предоставить копию документа мадемуазель де Шалан. А как меня оценили медики? – поинтересовался Жюль. Он знал. Но хотел удостовериться.
– По высшему разряду для вашего возраста.
– А банковские подтверждения?
Арман Марто залился краской:
– Да, они в порядке.
– Но?
– Тот траст. Банк не может предоставить информацию о его собственниках. Деньги на нем, как вы и сказали, есть, и цифры, и название в порядке, но ни одного имени.
– Налоги. Вы же понимаете.
Арман огляделся и понизил голос:
– Да. Я применил к вам презумпцию невиновности. Обычная процедура такова, что мы ищем, пока не найдем ответ, но я это спустил на тормозах.
– А что, если бы, чисто гипотетически, собственником траста оказался бы не я? Что тогда? Это считалось бы подлогом?
Как лицо заинтересованное, Арман, наверное, был не слишком дотошным ревизором, впрочем продавец и не обязан им быть.
– Нет, это не считается подлогом. Когда мы проверили данное положение, то взяли на себя ответственность, поскольку мы обязаны проявлять осмотрительность. Мошенничество, скорее, могло касаться неправдивых сведений о вашем здоровье или происшествий после подписания, таких как ложная смерть. Это наша работа определять, подходите ли вы для данной страховки, а не ваша. В конце концов, нет такого закона, который запрещал бы нам выписать страховку на десять миллионов евро цыгану, к примеру.
– Бедному цыгану?
– Большинство из них бедные. Я думаю, пожалуй, все они бедняки. Просто пока вы платите взносы…
– Арман, – произнес Жюль. Арман был достаточно молод, чтобы Жюль мог позволить себе такую фамильярность. – Почему вы не продолжили проверку?
– Из-за этого дома, – ответил Арман, оглядываясь по сторонам. – Он предполагает, что в проверках нет необходимости. Ваши манеры, обхождение, доброта тоже подтверждают это. – Теперь Арман знал: что-то не так. Он понял это по глазам Жюля, по его выражению лица. – А еще потому, мсье Лакур, что у меня есть семья.
– У вас есть семья.
– Да.
– Которая оказалась бы, – спросил Жюль наугад, – в большой беде, не продай вы этот полис?
Мгновенно зажмурившись, Арман подтвердил предположение Жюля. Оба молчали, пока Жюль на спросил:
– Что будет, если они узнают, что не я владелец траста?
– Они не узнают. Не смогут.
– Почему?
– Подтверждения сделаны в виде электронных писем, и каждые полгода серверы полностью вычищаются. Так «Эйкорн» делает по всему миру, если позволяет законодательство. Определенные записи мы хранить обязаны, но не более того. Полагаю, понадобилось бы слишком много проверок. Никто еще ни разу не озаботился проверить целесообразность продажи. Учитываются только страховые взносы и, как вы видели, исключение самоубийства или попытки нанять киллера, чтобы убил вас, или что-то в этом же духе. Если завтра вы умрете, то для них это очень плохо. Меня они тут же уволят, это как пить дать, но я получил бонус в двести тысяч евро только за подписание контракта. И получаю еще двести тысяч, когда полис окупится, и они не смогут этому воспрепятствовать.
– Вам они не нравятся.
– Нет, – нервно выдохнул Арман. – Не нравятся.
Жюль слегка усмехнулся:
– Мне тоже.
Разоблаченные, они несколько оторопело уставились друг на друга, и, хотя ни один не осмелился заикнуться об этом, оба чувствовали, что ненароком стали сообщниками. Из-за этого, словно боясь друг друга, они стали подчеркнуто вежливыми и отстраненными.
– Итак, – спросил Жюль, провожая Армана, – когда, вы говорите, они очистят серверы?
– В августе.
– Какого числа?
– Первого.
– Вы уверены?
– Я там работал некоторое время.
– Вы очень мне помогли, мсье Марто.
– Вы мне тоже, мсье Лакур. Благодарю вас.
На полпути к воротам Арман обернулся, чтобы махнуть рукой на прощание Жюлю, который все еще стоял в дверях и глядел Арману вслед.
* * *
Теперь, зная примерную дату своей смерти, впервые в жизни Жюль чувствовал себя по-настоящему свободным. Хотя он и не верил, что действительно сможет увидеться со своими родителями, Жаклин или с Миньонами, величайший покой давало ему знание, что, последовав за ними, он станет таким, как они. Не то чтобы он с нетерпением ожидал смерти, но он был счастлив, что она придет, если придет – согласно его плану, – когда он достигнет наивысшего напряжения сил, раскрасневшись под солнцем на свежем воздухе. На дорожке высоко над Сеной, в разгар летнего зноя он ударится о гравий и падет, сражаясь.
А напоследок ему осталось прошлое и настоящее Парижа, цвета его, и свет, и звук его – слой за слоем, и музыка, плывущая над белеющим городом, словно дым весенних костров.
Когда свет и тепло успокоили Францию
Когда свет и тепло успокоили Францию, зима грациозно перетекла в весну. Катрин думала, что отец сошел с ума. Бороться с этим у нее не хватало сил, поэтому она испугалась. Давид сохранял спокойствие, но у Катрин его уже не осталось, поэтому она набрасывалась на Жюля, когда чувствовала, что он творит безумства. Он стал назойливым и безжалостным, и это еще сильнее убеждало Катрин, что у отца не все дома. Дочь стала умолять его показаться психиатру, а он рассмеялся и сказал:
