Пациент, едва живой, свалившийся в проход в вагоне экспресса
В миг между падением и потерей сознания он увидел нечто необыкновенное и отрадное. Мир кишит россказнями и слухами о видениях, что стремительно пролетают перед глазами умирающих и оказавшихся на грани между жизнью и смертью. Самое простое – объявить это лишь причудливым порождением разума в состоянии чрезвычайного напряжения: потаенные мечты и желания появляются в мгновение ока в образах надежд и любовей всей жизни – ничем больше не сдерживаемые, пробивают они себе путь на поверхность. Но разве возможно создать новый цвет в новом свете?
Жюлю виделся горизонт на все триста шестьдесят градусов. Свинцово-серые тучи кружились низкой стеной. Но над ними пробивалось сияние такого цвета, какого не существует нигде на земле. В нем одновременно слились все оттенки белого, бежевого и платинового, и в то же время это не был ни один из них. Сияние обладало текстурой перламутра или алебастра, но без прожилок, без пороков или интерференции, и было оно такой силы, словно источник света находился позади него и едва заметно пульсировал. Этот свет сейчас же прогнал все страхи и боль, смыл прочь все сожаления. Казалось, он существует вне времени, и, хотя Жюль видел его лишь секунду или две, у него возникло чувство, что он уже целую вечность купается в этом свете.
Очнувшись в отделении интенсивной терапии больницы Питье-Сальпетриер, он ощутил разочарование от того, что снова вернулся в этот мир. В палате больше никого не оказалось, только гудящие машины, яркие цифры на мониторах да пляшущие лампочки, коим в наши дни поручено неусыпно следить за состоянием больных и умирающих. Насколько легче было бы бултыхнуться обратно в то нежное бело-кремовое сияние. Он попытался представить его, зажмурив глаза, но у него ничего не вышло. Его вытолкнуло назад, теперь ему снова придется проходить через эту канитель. Приходя в себя, он оценил обстановку и приготовился к бесполезным анализам, опросам и осмотрам, которые, несомненно, уготованы ему в ближайшее время. Пережив нечто подобное в Нью-Йорке, Жюль более-менее представлял, на каком он свете.
* * *
После неврологического обследования, консультаций и визитов Катрин и Давида Жюль, к огромному своему облегчению, открыл для себя долгие часы счастья и довольства в стенах Питье-Сальпетриер – места, которое он прежде ненавидел, а теперь полюбил, потому что оно стало воротами на ту дорогу, по которой он последует за Жаклин. Даже если ему никогда не найти ее, просто следовать за ней – уже было достаточно.
Дела пошли на лад, врачи закончили обследование, и назавтра он должен был вернуться домой. Не понимая, как ему удалось так быстро приспособиться, Жюль привык к больничной еде, режиму и даже посмотрел фильм по телевизору. Это была история пса, который пересек Австралийский континент, чтобы найти собачью даму своего сердца, встреченную им в товарном ящике поезда, и попросить ее лапы. Жюлю кино понравилось. Он любил собак. Но так и не завел по одной-единственной причине: Жюль знал, что главная черта собачьей натуры – верность, и не хотел, чтобы его смерть разбила собаке сердце. Но даже без собаки ему не терпелось снова оказаться снаружи, на улицах Парижа на исходе апреля.
Он смирно лежал, подпираемый подушками, в больничной кровати, когда раздался аккуратный, тщательно отрепетированный стук в дверь – так стучат доктора или медсестры, прежде чем войти в палату. Интересно, что они себе представляют? Что он развлекается с ночной бабочкой? По правде сказать, заключенный в больнице, он только о сексе и думал. Как ни старался он не включать Элоди в свои фантазии, все напрасно – он очень часто представлял каждый изгиб ее желанного тела и как он растворяется в любви к нему. Теперь ему стало совершенно ясно, что Данте вел двойную игру, создавая вечный поцелуй Паоло и Франчески, потому что Жюль постоянно думал о том, как он касается, обнимает, целует Элоди, и ему хотелось, чтобы это длилось вечно, и в его понимании это было не наказанием, а раем.
Постучав, медсестра заглянула в палату, придерживая приоткрытую дверь правой рукой.
– К вам пришли, – сообщила она.
Его одержимость сыграла с ним злую шутку, он решил, что это Элоди, и затрепетал от удовольствия и страха.
– Пригласите ее, пожалуйста.
Медсестра слегка растерялась сперва, а потом сказала:
– Это мужчина. Уверяю вас. Мсье Марто. Громадный как бык. Позвать его? – От нее не укрылось разочарование Жюля.
– Зовите.
Арман Марто слегка пригнулся в дверном проеме, хотя в этом надобности не было.
– Откуда вы узнали, что я здесь?
– Вы оказались ответственным человеком и носили с собой мою визитную карточку. Впрочем, вас было не так уж и легко найти. Это большая больница. «Отделение неврологии, здание Поля Кастеня, сектор Венсана Ориоля, Университетская больница Питье-Сальпетриер, бульвар Лопиталь, сорок семь, Тринадцатый округ, семьдесят пять ноль тринадцать, Париж». А географические координаты с точностью до секунды вообще впятеро длиннее. Но я вас нашел.
– А почему они связались с вами без моего разрешения?
– На карточке так написано. Там сказано: «в случае смерти или недееспособности», а вы недееспособны.
– Это не так.
– С точки зрения медицины и юридически – это так. С вашим диагнозом…
– Откуда вам известен мой диагноз?
– Как вы помните, вы сами подписали отказ от конфиденциальности. Так что – полная прозрачность, и в случае аневризмы базилярной артерии – одновременно острой и неоперабельной – технически и юридически вы полностью недееспособны.
– И что это значит?
– Это значит, что ваше пособие по инвалидности начнет действовать, как только мы получим официальное заключение, и что вы больше не можете работать. А это значит, что вы должны уволиться со своей должности и прекратить любую деятельность, связанную с текущим или будущим материальным возмещением и даже без него, – любую деятельность, связанную с вашей профессией или профессиями.
– А преподавать я могу?
– Нет.
– Даже частным образом, бесплатно?
– Возможно, вы забыли, но мы с вами уже обсуждали это раньше.
– А можно мне сочинять музыку? Бесплатно, для собственного удовольствия?
– Нет, если вы ее запишете нотами или на аудионоситель, ведь она может быть продана в будущем.
– Могу ли я хотя бы на виолончели играть? – спросил Жюль, не в силах сдержать сарказм.
– Можете, пока это не связано с материальным вознаграждением – выступлением или преподаванием.
– А как кто-нибудь узнает об этом?
– Может, и никак, – терпеливо сказал Арман. – Но если все-таки узнает, полис будет аннулирован и с вас взыщут все расходы на его реализацию.
– А если я расторгну договор или откажусь от пособия по инвалидности? Могу я отказаться?
