– Объект номер пятнадцать.
– Квартира гражданина Лаптева, – назвал я расшифровку объекта из своего списка.
Малышев и Клементьев засмеялись:
– Пока, Андрей Николаевич, ты будешь на кладбище шмон наводить, Далайханов у тебя все грязное белье перетряхнет! Андрей, честно скажи, Лапоть тебе родня или нет?
Шмыголь, не склонный к шуткам спозаранку, предложил прекратить базар и продолжить работу.
– Номер тридцать, – сказал он.
– Старший оперуполномоченный Матвеев, – отозвался Клементьев.
Малышев вынул из стопки конверт, написал на нем «Матвеев».
– Это был конверт номер двадцать один, – сказал Николай Алексеевич.
– Объект двадцать один – квартира авторитета по кличке Горец, – объявил я.
Шмыголь напротив номера тридцать написал «Матвеев, Горец».
К столь сложной системе распределения сил и средств для производства обысков мы прибегли с единственной целью – исключить какую-либо утечку информации о предстоящей операции.
Ровно в шесть утра старшие оперативных групп получили запечатанные конверты, расселись по автомобилям и выехали из городского управления на площадь перед заводом «Металлист». У завода к ним присоединилось еще по легковому автомобилю, в каждом из которых был оперативный сотрудник областного УВД и двое понятых. Следующей остановкой был пустырь у недостроенного здания в Заводском районе. Там оперативные группы поджидали грузовики с солдатами внутренних войск, одетыми в милицейскую форму. Посадив солдат в свои автомобили, старшие групп вскрыли конверты и узнали адреса, по которым им предстояло провести обыски.
Я и Клементьев выехали на операцию последними. Напарником от областного управления мне достался невысокого роста лысый оперуполномоченный по кличке Маленький Мук. Понятыми у нас были рабочие-дружинники с «Металлиста». Запоминать фамилии солдат я не стал, все равно больше с ними никогда не столкнусь.
– Все готовы? – проверил я свою гвардию. – Тогда – по коням!
Около семи утра солдаты забарабанили в дверь административного здания центрального кладбища. Им открыл заспанный сторож.
– Обыск, – объявил я перепуганному мужичку. – Здесь подпиши.
Трясущимися руками сторож поставил закорючку под постановлением о производстве обыска.
– Входные двери закрыть на ключ! – продолжил я. – Сторож, открывай все помещения по порядку, слева направо. Понятые, фиксируем все действия оперативных работников. Коллеги, мы ищем запрещенные предметы, оружие и наркотики. Если найдете что-то подозрительное, зовите меня или Маленького Мука.
Оперуполномоченный Владимир Лукин еще не полностью отошел ото сна и на мои слова никак не отреагировал. Солдаты и понятые, посмотрев на Лукина, вопросов задавать не стали. Как я думаю, они решили, что «Мук» – это фамилия низенького лысого человека.
В закутке, где Стелла плела венки и букеты из искусственных цветов, мы обнаружили пудреницу, доверху заполненную белым порошком. Маленький Мук, насмотревшийся американских полицейских боевиков, по примеру крутых парней попробовал крупинку порошка на язык.
– Ну как, онемело во рту? – спросил я.
– Чуть-чуть, – Мук сплюнул остатки порошка на пол. – Как ты думаешь, это что за гадость?
– Если гадость, то зачем ты ее в рот тащишь? – усмехнулся я. – Это кокаин, Вова. Если ты сейчас с него опьянеешь – я тебя в медвытрезвитель сдам.
– Да, ну, Андрюха, ты чего? – испугался Мук. – Я одну молекулу попробовал, с нее в голову не ударит.
На втором этаже, в кабинете директора, в письменном столе хранился пистолет «ТТ». Больше ничего интересного в административном здании мы не нашли.
К девяти утра, когда мы уже оформили протокол обыска, на кладбище приехал Муха-Цокотуха со Стеллой.
– Здесь тоже обыск был? – спросил Муха сторожа. – Сегодня что, день всеобщего шмона? Квартиру обыскали, на работу приехали…
– Привет, Муха! – я подошел к автомобилю смотрителя. – Как у тебя дома, ничего не нашли? Я так и думал. Свою квартиру надо содержать в чистоте. А здесь, на кладбище, ты прокололся. Кокаинчик, ствол – лет на шесть тянет.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – развел руками Муха.
– Это мой порошок, – скромно сказала Стелла.
Я посмотрел на девушку. Она была одета в укороченную светлую дубленку, на голове – мохеровый шарф, на ногах – новенькие финские белые сапоги. От минутного стояния на улице щеки Стеллы зарумянились, и она стала похожа на сказочную Снегурочку, добрую доверчивую девочку.
– Откуда у тебя кокаин? – спросил я у Стеллы.
– На кладбище нашла, – виновато потупив глазки, ответила девушка.
– Я говорил тебе, – строгим назидательным тоном сказал Муха, – не тащи с кладбища всякую дрянь! Мало ли, что люди на могилах оставляют.
– Муха, мы нашли у тебя в кабинете пистолет, – сообщил я.
– Какой кабинет? – искренне удивился уголовник. – Я здесь смотрителем работаю, мне отдельного помещения не положено. Про директорский кабинет спрашивайте у директора. Я, – Муха ткнул себя пальцем в грудь, – за пять лет работы на кладбище на второй этаж ни разу не поднимался. Нас, рабочий люд, в барские хоромы не пускают.
– Прощаться будете? – спросил я смотрителя.
– Крепись, девочка! Бог даст, скоро свидимся, – Муха достал сигареты, закурил, сплюнул себе под ноги и пошел открывать кладовку с метлами и лопатами.
Стелла ничего не ответила ему. Зачем? Роли отрепетированы, каждый актер назубок знает свой текст. Подъезжая к кладбищу, они уже знали, что мы арестуем Стеллу.
«Трудовой» человек Сергей Мухин с трудом нашел лопату для расчистки снега, закинул ее на плечо, щелчком отправил окурок в сугроб и пошел в конец кладбища по центральной аллее. Отойдя от нас метров на десять, Муха заорал во весь голос: «Жила бы страна родная, и нету других забот!»
Я, проводив глазами смотрителя, повернулся к девушке.
– Ну что, Стелла, пришла пора отрабатывать свой хлеб?
– Так получилось, – виновато улыбнулась она. – Наручники на меня надевать будете?
– Если хочешь, давай, наденем.
– Андрей Николаевич, можно я задам вам один вопрос? – тихо спросила Стелла.
– Ого! – удивился я. – Ты знаешь, как меня зовут?
– Андрей Николаевич, – девушка посмотрела мне в глаза, – за что вы меня так ненавидите? Что я вам плохого сделала?
В глазах у Стеллы блеснули слезы. Играла она просто превосходно! Только что красивая умная девушка с тоской провожала близкого ей человека, и вот, без всякого перехода, она уже готова разрыдаться от жалости к себе, а скрывшийся за сугробами Муха, еще мгновение назад любимый и дорогой, стал ей безразличен.
