– О чем это он? – очнулся от своих мыслей Воловский. – Про какой ад он толкует?
– Прокурор, ничего у тебя не получится! – насмешливо ответил ему Лаберт. – Я останусь здесь, у себя дома. В тюрьме мне делать нечего. Считать дни до расстрела – нет уж, увольте! Я умру свободным человеком, довольным прожитой жизнью. Жаль, что последний фильм досмотреть не успел…
Воловский всмотрелся в его лицо. Глаза у Лаберта стали стекленеть, в уголках рта появилась густая слюна.
– Вызови «Скорую»! – дернул меня за рукав Воловский. – Быстрее, он теряет сознание!
К приезду врачей Лаберт был уже мертв.
– Ты видел, как он проглотил яд? – метался по квартире Воловский. – Почему ты не остановил его? Я напишу на тебя докладную записку прокурору области. По твоей халатности особо опасный преступник ушел от возмездия.
– Виктор Константинович, – жестко парировал я, – Лаберт у вас спросил разрешение принять лекарство, а не у меня.
– Я отвлекся, – зло ответил прокурор.
– Я – тоже. Я весь февраль на ногах провел, у меня глаза от недосыпания слипаются.
Писать докладную записку на меня Воловский не стал, но с этого дня наши отношения стали официально-холодными.
Летом следователь областной прокуратуры уведомил нас, что уголовное дело по факту взрыва в кафе «Встреча» прекращено в связи со смертью лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. Материалы в отношении дяди Лаберта выделили в отдельное производство и направили по месту его жительства. Водителя, подвозившего Лаберта и Борю Прохоренко к кафе, не нашли, вернее, не искали. Кому он нужен, если «клубок» распутан?
Глава 32
Право на милосердие
8 марта я, как всегда, дежурил. Наталья позвонила после шести вечера.
– Андрей, не будь сволочью, посиди с ребенком на выходные! Забери Арину в субботу.
Я прислушался. На заднем фоне, скорее всего из зала, раздавался веселый женский смех и стук вилок о посуду.
– Хочешь заняться устройством личной жизни? – с пониманием спросил я.
– Андрей, ты скажи, заберешь ребенка, или мы с тобой опять разругаемся?
– Наташа, а почему мужских голосов не слышно? У тебя девичник? Обсуждаете, какие все мужики скоты? Во сколько Арину забрать?
– Утром сможешь? Приезжай к одиннадцати часам.
Наталья провожала дочь, как на зимовку. Вещи Арины и ее игрушки она упаковала в большую спортивную сумку, продукты сложила в поклажу поменьше.
– Придешь домой, разогрей Арине кашу, – напутствовала нас Наталья, – вечером покормишь ее супом из пакетов. Ты не забыл, что Арина молоко не пьет? Поведешь ребенка гулять, не забудь повязать ей шарф, у Арины слабое горло. Ну, давай, доченька, слушайся папу!
Наталья чмокнула дочь, от моих шаловливых поцелуев она увернулась.
Дома у меня Арина занялась своим любимым делом – рисованием.
Саша Клементьев заглянул к нам перед ужином.
– Привет, дядя Андрей! Привет, Арина! Все бактерий рисуешь?
Дочь укоризненно посмотрела на него. Она до сих пор не разговаривала и все свои эмоции передавала взглядом. Сейчас в ее глазах я прочитал: «Что бы ты понимал в настоящем искусстве!»
– Сколько смотрю на ее художества, никак не могу в толк взять – она правда бактерии рисует или мне так кажется?
Все рисунки Арины были однотипными: окружность, внутри нее три жирные точки, с внешней стороны окружности в пространство уходят лучи одинаковой длины. Каждый такой кругляшок в отдельности действительно был похож на примитивное изображение бактерии, но Арина рисовала «бактерии» десятками, и у каждой из них старательно выводила лучики и заштриховывала точки внутри. Что может означать десяток «бактерий» на одном листе, я сказать не берусь, но дочь видела в них какой-то свой, только ей понятный смысл и могла рисовать такое часами.
– Арина, скажи, это же не солнышко? – спросил Клементьев, тыча пальцем в ближайшую «бактерию».
Дочь отрицательно покачала головой.
«А вдруг она рисует человеческие души, несущиеся в космическом пространстве? – подумал я. – Никто же не знает, как выглядит душа человека после его смерти. Три точки внутри окружности с лучами могут означать главные человеческие качества: любовь, ненависть и ум. Кто-то расстался с жизнью великим ученым, и у него левая точка жирнее, чем две остальные. Кто-то всех любил, а кто-то помер, захлебнувшись от собственной ненависти ко всему живому».
– Дядя Андрей, – позвал меня Клементьев, – скажи, ту девушку, что я видел у тебя в прошлый раз, как зовут?
– Альбина.
– Какое прекрасное имя! – влюбленным голосом воскликнул Саша. – Век бы повторял его: Альбина! Это звучит как музыка, как сказка!
– Когда-то, примерно в твоем возрасте, я влюбился в одноклассницу по имени Лена и долгое время считал, что у нее самое прекрасное имя на свете. У нас в классе половина девочек были Ленами, но их имена я прекрасными и красивыми не считал. Погоди немного, влюбишься в какую-нибудь Машу и про Альбину тут же забудешь.
– Дядя Андрей, ты не будешь на ней жениться? – перешел на деловой тон юноша. – Если бы я был взрослым, я бы сразу же на ней женился и никуда бы ее от себя не отпускал. Я бы за один поцелуй с ней полжизни отдал!
– Не разбрасывайся своей драгоценной жизнью по мелочам. Я попрошу Альбину, и она поцелует тебя совершенно бесплатно.
– Не надо, – не задумываясь, ответил Саша. – Если я хоть раз до нее дотронусь, то полюблю ее на всю жизнь, а на кой черт я ей сдался? У нее ты есть.
– У нее еще муж есть. Тебе надо подождать лет десять. Альбина к тому времени разведется и будет свободна.
– К тому времени, – вздохнул Клементьев, – она станет глубокой старухой и будет мне не нужна. Придется мне на Арине жениться.
Дочь, услышав свое имя, оторвалась от рисунка, внимательно посмотрела на Сашу.
– Арина, ты рисуй, рисуй бактерий! Выйдешь за меня замуж, расскажешь, что они означают.
– Саша, у тебя сегодня последний день в году, когда надо невесту выбрать? – спросил я. – Расскажи лучше, как дома? Света нашлась?
– Отец выловил ее и уложил на лечение в наркологию. К лету должны выписать. Мама работает, папу ты каждый день видишь, я учусь.
Мы еще поговорили немного, и Саша Клементьев ушел.
На прошлой неделе я специально сделал так, чтобы Альбина и Саша столкнулись у меня дома. Альбина произвела на пятнадцатилетнего подростка именно тот эффект, на который я рассчитывал – он был очарован ею и забыл обо всем на свете.
Юлиан Семенов устами своего главного героя штандартенфюрера Штирлица учил: «Главное – правильно выйти из разговора. Собеседник запоминает только последнюю фразу». Я творчески переосмыслил учение Юлиана Семеновича и пришел к выводу, что главное – не только правильно выйти из разговора, но и создать новое событие, которое своим появлением затмит и старое событие, и любые разговоры, которые его касались.
