В середине января, когда я с москвичами отдыхал в «Изумрудном лесу», Саша Клементьев бросил в почтовый ящик письма, написанные мной редакторам газет и прокурорам. Выполнить секретное поручение для подростка – это событие. Встретиться с Альбиной в моей квартире – сверхсобытие, затмевающее собой все, что было ранее. Даю гарантию, в следующую встречу он вернется к разговору об Альбине.
Прибегнуть к помощи подростка меня подвигло первое письмо, написанное от имени «Белой стрелы». Я понимал, что автор его – преступник, совершивший взрыв в кафе и не имеющий никакого отношения к нелегальной организации мстителей. Первое письмо – это попытка запутать следы. Второе письмо, внутри пустой бутылки влетевшее в окно кабинета прокурора Окопова, – явная месть за шапку. Это хулиганство, не более того.
«Надо написать третье письмо, – решил я. – Если у нас в городе есть «Белая стрела», то они начнут поиск того, кто дерзко выступает от их имени и обещает найти изменников в их рядах. Если же «Белой стрелы» нет, то начнет нервничать преступник, разбудивший на свою голову кровожадное подполье».
Оставшись на ночь в управлении, я подобрал ключ к секретариату и отпечатал на первой попавшейся машинке нужное количество писем с одинаковым текстом. В день моего отъезда из города, обеспечивая мне стопроцентное алиби, Саша Клементьев бросил письма в ящик.
Все получилось примерно так, как я ожидал – «Белая стрела» никак себя не проявила. Никто из моих коллег в ее рядах не состоял, а Лаберт и вовсе не обратил внимания на очередное послание таинственных мстителей.
«После войны, – подумал я, – в Москве было несколько банд, носящих имя «Черная кошка». Одна банда была настоящая, остальные подделывались под нее. Сейчас самое раскрученное название для организации благородных мстителей – «Белая стрела». Как только криминальный беспредел надоест жителям города, так «Белая стрела» по-настоящему появится».
Арине надоело рисовать, и она потянула меня на кухню. Говорить дочь не умела, или, как считала мать Натальи, не хотела. «Погоди, – убеждала меня Клавдия Алексеевна, – сама заговорит, когда захочет». Желания Арины, если она не показывала на предмет рукой, надо было угадывать. На моей кухне дочка растерялась. Я пришел ей на помощь.
– Чего тебе дать: хлеб, печенье, чай?
Она кивнула – «чай». Я полез за кружкой в шкаф и вспомнил Лаберта. Когда он достал пузырек с лекарствами, я понял: сейчас отравится, и не стал его останавливать. Зачем? Жизненная синусоида Лаберта круто и неудержимо спикировала вниз, на самое дно, с которого уже никогда не выбраться. Еще не приняв яд, он уже был мертв. Он ведь знал, что в тюрьме и месяца не протянет, так зачем мешать человеку самому распорядиться своей судьбой?
Даже конченые негодяи имеют право на милосердие.
