— Так вот они какие, северные олени… — процедил Тимашевский и вскинул приклад, чтобы врезать по лбу рослому детине с кровоточащими щеками. Тот даже не вздрогнул, и он, опустив приклад, сплюнул на снег. Отходчива русская душа…
Красноармейцы отловили в лесу еще несколько человек. Всех, кто выжил, гнали на опушку, пинками отправляли к деревне. Они брели по снегу, падали, товарищи помогали им подняться. Пленных вывели на пустырь между строениями. Одни из них обессиленно упали прямо в снег, другие сели, обняв руками колени.
В деревне хозяйничали красноармейцы, прочесывали дома. Доносились крики, солдат беспокоил вопрос: имеют ли они право взять теплую одежду, кое-что из не портящихся продуктов или все бросать и мерзнуть дальше? «Берите, товарищи! — отмахивался молодой лейтенант. — Но никакой партизанщины! Вы бойцы Красной Армии и должны выглядеть соответственно! Разрешаю брать носки, варежки, теплое белье!» Счастливчики тут же стали запасаться. Кто-то крикнул, что уже до них поработали мародеры, взяли все ценное. Уж не финские ли господа, что сидели в засаде? «Финские господа» сбились в кучку, угрюмо взирали на своих врагов. С «гор» спустился капитан Покровский, за ним полковой комиссар Решетов со свитой. Последний поморщился, обнаружив целый выводок чужих солдат — и куда их теперь? Пленные поднялись, чувствуя прикованное к ним внимание. Полковой комиссар, остановившись в отдалении, разглядывал пасмурные лица.
— Мечников, ты же понимаешь по-фински?
— Средне, товарищ полковой комиссар, — отозвался Никита. — Специально финский не учил, так, по верхушкам…
— И все же постарайся. Выясни у этих орлов, какая часть и какую задачу выполняли.
Капрал с единственной лычкой говорил по-фински с трудом. Он путал финские слова с какими-то другими — они звучали схоже, но различия имелись. Впрочем, основную мысль Никита уловил и перевел комиссару:
— Это 39-й пехотный полк. Их бригада занимает позиции западнее Кохтлы. В овраге было 36 человек — усиленный взвод. Шесть минометов английского производства, автоматическое оружие, два станковых пулемета. На этой позиции они находятся сутки. Прибыли со стороны Ляйписо — это городок на западе, в окрестностях Финского залива. В подразделении имелась рация, но радист, по его уверению, погиб, а также убиты капитан Халла и его заместитель младший офицер Виртанен. Насколько он знает, ждали сигнала по рации. По его получении группе предписывалось провести массированный обстрел лесной дороги и ее окрестностей. На дорогу люди из группы капитана Халла не выходили, им приказали сидеть тихо и не высовываться.
— Успели вовремя, Мечников, — усмехнулся Решетов. — Большая благодарность разведке, как говорится… Не похож этот мужик на финна, не находишь?
— Он не финн, товарищ полковой комиссар. Его фамилия Ларсон, говорит, что он — швед.
— Да неужели? — Решетов подошел ближе, с любопытством воззрился на пленного. — И какого хрена ему тут надо?
Мечников спросил. Обладатель капральских лычек покрывался синюшной бледностью и произнес на ломаном финском:
— Мы добровольцы… Нас несколько сот, мы прибыли в Финляндию, как только вы начали бомбить Хельсинки… Мы называемся «Шведским добровольческим корпусом»… Нас распределили по разным подразделениям… Я командовал отделением моих соотечественников, почти все они погибли сегодня, остались только Унгрен и Хуго Ваале… — Он покосился на белобрысых парней, обретающихся неподалеку. Те переминались, тоскливо смотрели под ноги.
— Понятно, — презрительно фыркнул полковой комиссар, выслушав перевод. — Помогают, значит, своим буржуазным дружкам. Были белофинны, а теперь образовались белошведы, ну-ну… А это кто такой? — кивнул он на детину с измазанными кровью щеками. Мужчина из последних сил пытался сохранить достоинство, но выходило бледно. Никита задал ему лаконичный вопрос. Тот, видимо, немного лучше понимал по-фински и хрипло зачастил ломающимся голосом, глотая слова и срываясь на фальцет. К окончанию монолога пленный сник, что-то тихо бормотал.
— Ну и что он там мычит? — насупился Решетов.
— Норвежец, — объяснил Мечников. — Зовут Оден, фамилия какая-то непроизносимая. Говорит, что служил в норвежской армии, уволился в запас, многие друзья поехали в Финляндию, когда там начались боевые действия, он тоже поехал. Он не знал, что здесь такое… Просит не убивать, у него жена, двое маленьких детей…
— Кому он вообще жалуется? — пожал плечами комиссар. — Бросил супругу, чтобы в одиночку тащила семью, поехал наемником в чужую страну, чтобы убивать наших солдат, а теперь у него, видите ли, жена, дети малые. Так не пойдет, пусть отвечает за свои безответственные поступки.
В числе прочих присутствующих оказался венгр Ласло Милош из отряда «Сису», два датчанина — жители Копенгагена, прибывшие воевать вполне осознанно, чтобы не дать расползтись по миру заразе коммунизма (и держались оба неплохо), исполненный меланхолии британец по фамилии Робертсон, убежденный, что советские власти отнесутся к нему с уважением и с соблюдением всех формальностей передадут финской стороне.
— С уважением? — удивился Решетов. — Ты уверен, что правильно переводишь, Мечников?
— Вроде так, — ответил Никита. — Что вы хотите от этих иноземцев, товарищ полковой комиссар? Они словно с другой планеты свалились. Думают, мы тут в игрушки играем — им можно нас убивать, а нам их — увольте, относиться только с уважением и соблюдать международные нормы, о которых он твердит как попугай.
— Невероятно, — вздохнул Решетов. — Но ничего, мы заставим буржуазный мир с нами считаться. А это что за гусь? — с подозрением уставился он на кряжистого мужчину не первой молодости. Тот набычился, стоял, расставив ноги, с презрением сверлил глазами офицера. Из-под рваного маскхалата выглядывала продубленная куртка.
— Сам ты гусь, — проворчал мужчина. — Пошел ты, жидокомиссарская морда… — И, конкретно описав адрес, сплюнул себе под ноги.
— Вот так кунштюк! Соотечественник, мать его! Белая гвардия родимая… Представься!
— Да на хрена тебе мое представление, жиденыш? — процедил пленник. — Ладно, как угодно. Ротмистр Татаринов, честь имею. Произведен полковником Соколовым в чин майора Русской армии. Представляю Русский общевоинский союз, о котором ты, скотина, вряд ли слышал, но когда-нибудь услышишь…
— И сколько вас тут таких, из белоэмигрантской среды, так сказать? — озадаченно почесал переносицу Решетов.
— Достаточно. Даже больше, чем ты думаешь. — Татаринов глянул через плечо, и двое мужиков не первой свежести как-то приосанились, подняли головы.
— Не терпелось поквитаться с ненавистными комиссарами? И как началась заваруха — первым же дилижансом в обиженную Финляндию? Эх, что ж вам не сиделось в ваших Парижах? Ну все, довольно, теряем время. — Решетов отыскал взглядом молодого командира пехотного взвода: — Артюхов, расстрелять эту публику!
— Всех, товарищ полковой комиссар? — сглотнул парнишка.
— Всех! Чтобы другим неповадно было. Это не мобилизованные, товарищи красноармейцы! Это не рабочие и крестьяне, на аркане затащенные в армию! Это наши классовые враги, сознательно прибывшие в Финляндию убивать наших ребят! Действуйте, Артюхов, чего вы ждете?
