Таково лицо хорошего антропоцена (хорошего с человеческой точки зрения). Благодаря ему впервые в истории человечества миллиарды простых людей стали жить лучше (если вы в этом сомневаетесь, представьте еще раз, что вам делают операцию без современной анестезии).
Но есть и плохой антропоцен. Он состоит из множества перемен, которые ставят достижения хорошего антропоцена под угрозу. Прежде всего он породил огромное неравенство. Хотя богатство колоссально увеличилось, миллионы людей по-прежнему живут в страшной нищете. И хотя хочется думать, что современный мир положил конец рабству, но, согласно Глобальному индексу рабства 2016 года, более 45 млн человек сегодня ведут жизнь рабов. Плохой антропоцен не просто неприемлем с моральной точки зрения. Он опасен, потому что в нем неизбежны конфликты, а в мире, где есть ядерное оружие, любой крупный конфликт может обернуться катастрофой для большей части человечества.
Плохой антропоцен также угрожает сократить биологическое разнообразие и пошатнуть стабильную климатическую систему последних 10 000 лет. Потоки энергии и ресурсов, на которых держится рост человеческого потребления, так велики, что ущемляют другие виды и подвергают опасности экологические основы современного общества. В прошлом угольщики брали в шахты канареек, чтобы определить, есть ли там угарный газ. Сегодня по росту содержания углекислого газа, сокращению биологического разнообразия и таянию ледников можно понять, что происходит что-то опасное, и нам следовало бы обратить на это внимание.
Вполне ясна задача, с которой мы столкнулись как вид. Сможем ли мы сохранить лучшие достижения хорошего антропоцена и избежать опасностей плохого? Способны ли мы распределить ресурсы его энергетической жилы более равномерно, чтобы избежать катастрофы, которую влекут за собой конфликты? И научимся ли мы для этого, подобно первым живым организмам, пользоваться менее интенсивными, ограниченными потоками ресурсов? Сможем ли найти в мировом масштабе аналог протонной помпы, которая своей тонкой работой питает сегодня все живые клетки? Или так и будем опираться на гигантские потоки энергии и ресурсов, такие огромные, что в конце концов они развалят фантастически сложные общества, которые мы построили за последние 200 лет?
Часть IV
Будущее
12
Что будет дальше?
Нелегкое это дело – предсказывать, особенно будущее
[228].
Приписывается Йоги Берра
Человек слишком долго забывал, что Земля дана ему для пользования, но не для бездумного потребления, и уж точно не для того, чтобы растратить впустую ее плоды.
Джордж Перкинс Марш, «Человек и природа»
Игры будущего
Во введении мы познакомились с фантастически пышной процессией всех существ и вещей Вселенной с ее звездами и змеями, кварками и сотовыми телефонами, которые все вместе движутся под отдаленный грохот сверхновых под немигающим, но утомленным взглядом энтропии. Куда направляется это шествие?
Как ни странно, в современном образовании лишь изредка систематически говорят о будущем. Это пренебрежение удивительно, потому что все организмы, у которых есть мозг, думают о грядущем, а люди делают это лучше любого другого вида. И у человека, и у шимпанзе мозг строит упрощенные модели мира в его текущем состоянии. Он также строит модели возможных изменений. Мозг, подобно фондовым брокерам и синоптикам, занимается моделированием будущего. Это позволяет ему предупреждать своего хозяина о грядущих возможностях или опасностях.
Сегодня человек играет в игры с будущим с фантастической ловкостью и размахом. Мы формируем мощные разветвленные модели, потому что человеческий язык и обмен информацией позволяют объединять миллиарды частных моделей. Это значит, что мы можем уточнять, обогащать и совершенствовать их, используя обратную связь и новую информацию от миллиардов других людей за много поколений, чтобы их пополнять, регулировать и корректировать. Современные модели мира включают в себя информацию со всей планеты Земля. Мы строим их с помощью самой передовой науки и пропускаем через сети компьютеров, которые могут проиграть миллионы различных сценариев. «Если растают все ледники Гренландии, повысится ли уровень моря настолько, чтобы затопить Майами и Дакку?» – об этом нельзя было всерьез спрашивать 100 лет назад. Сегодня подробные, тщательно проверенные ответы на подобные вопросы порой определяют политические решения, которые влияют на жизнь миллиардов человек, причем многие из них сейчас очень молоды или еще не родились (и да, Майами и Дакка затонут).
Можно задавать и вопросы об отдаленном будущем, например: «Победит ли энтропия? Действительно ли в конце концов она разрушит все структуры и формы?» Так получилось, что у нас есть на них ответы, в которых мы вполне уверены, потому что в космологическом масштабе речь здесь идет о весьма простых видах изменений. Это возвращает нас к сложным физическим системам Вселенной в начале ее существования. Ответы на космологические вопросы о будущем сегодня не несут большой практической пользы, потому что они касаются событий, до которых еще невероятно далеко. Но они придают очертания нашей современной истории происхождения мира, дразня намеками на то, к чему все идет. Пожалуй, они способны дать нам глубокое понимание и даже ощущение завершенности, но не могут служить руководством к действию.
Можно мерить время человеческой или космологической меркой, а есть еще промежуточный масштаб в несколько тысячелетий. На что Земля будет похожа через 2000 лет? Каким тогда будет человек? Или кукурузные початки, города, колонии на Марсе?
[229] Как ни странно, эту промежуточную шкалу смоделировать сложнее всего. В ее масштабах интересующие нас вопросы касаются фантастически сложных систем, например биосферы, а через 2000 лет древо возможностей пустит столько ветвей, что даже мощнейшие компьютерные модели не смогут выбрать из них наиболее вероятные. В тупик ставит не только количество вариантов. Как показывает квантовая физика, на уровне самых мелких элементов Вселенная не детерминирована. Неожиданности действительно случаются и, подобно взмаху крыльев бабочки, могут запустить цепочку причин и следствий, которые обрушатся достаточно мощным каскадом, чтобы направить будущее по одному из множества возможных путей. Никуда не делась старая добрая случайность. Ни наш мозг, ни лучшие компьютерные модели еще не могут учесть все – пандемию, которую вызовет крошечная генетическая мутация в каком-нибудь вирусе, или взрыв сверхновой по соседству, хотя мы, вероятно, близки к тому, чтобы предсказывать возможное падение астероида (знание, за которое динозавры не пожалели бы жизни). На этом промежуточном уровне мы вступаем в зону научной фантастики. О грядущих тысячелетиях мы рассказываем захватывающие, бередящие душу истории, и они имеют большое значение. Но невозможно понять, какие из них стоит принимать всерьез.
