— Нет, кража произошла у меня дома, что самое ужасное! — сказал Вольдемар. — Вот мне и интересно, каким образом Садальский проник в мою квартиру?! Скорее всего, воспользовался моментом, когда мы с гостями отправились в магазин. Наверняка у него имелся дубликат ключей, все спланировал заранее! Но я специально не убирался дома, оставил все как есть, чтобы можно было осмотреть место преступления. Если бы до вас не дозвонился, нашел бы другого следователя, скажу я вам! Разыщите мою картину — подарю вам этюд с автографом, так и быть!
— Спасибо, но мне достаточно денежного гонорара, — скромно заметила я. — Вы ведь в курсе, сколько я беру за день работы?
— Да, прекрасно об этом осведомлен, — фыркнул Огородников. — Если бы вы знали, сколько долларов обещано за мой шедевр… Эх, главное найти картину, это может быть самым блестящим делом за всю вашу карьеру!
М-да, ну у него и самомнение, подумала я про себя. Явно от скромности не умрет. Вслух же я произнесла:
— Назовите адрес вашей квартиры, в которой находилась картина до ее исчезновения!
— Улица Митяева, дом тридцать два, — отрапортовал Вольдемар Огородников. — Второй этаж, квартира четырнадцать. Вы представляете, как сюда добраться? Или объяснить?
— Не беспокойтесь, адрес я найду, — заверила я художника. — Часам к трем, думаю, буду у вас.
— Хорошо, вас жду! — объявил Огородников и повесил трубку.
Я вышла из ванной, на ходу засовывая мобильник в карман джинсов. На кухне что-то кипело и булькало, Ленка бегала от плиты к столу и, по-видимому, была полностью поглощена процессом приготовления еды. Из Машкиной комнаты доносилась громкая поп-музыка, Ленкина дочка вовсю подпевала, при этом умудряясь так фальшивить, что уши сворачивались в трубочку. Похоже, девчонка не стала меня дожидаться, сама взялась за свой пейзаж, и мои услуги в качестве помощника были больше ей не нужны. Это радует, отметила я про себя и прошла на кухню.
На звук моих шагов Ленка обернулась — она обжаривала лук на сковороде.
— Что, уже нарисовали? — осведомилась подружка. Я пожала плечами.
— Машка рисует, а я зашла сказать, что мне надо идти. Клиент позвонил, работа.
— Ой, Танюш, жалко-то как! — всерьез расстроилась Ленка. — Я ж тебя пирожками не угостила — они не готовы пока, начинку вот делаю… Может, подождешь немного? Мне тут совсем чуть-чуть осталось, картошка сварилась, сейчас миксером быстренько ее в пюре превращу, налепим с тобой пирожки, и в духовку. За час точно управимся!
— Нет-нет! — поспешила отказаться я, с ужасом представляя себе, что сейчас моя хозяйственная подруга нацепит на бедную Таню Иванову фартук и заставит ее возиться с мукой и тестом. — Увы, не могу никак задерживаться, работа, сама понимаешь! С радостью бы осталась, но труба зовет!
— Эх, да что ж твои клиенты так не вовремя! — продолжала сокрушаться Ленка. — Не могли они позже позвонить, а? В кой-то веки собрались с тобой кулинарией заниматься, и вот тебе раз…
Я церемонно раскланялась, про себя вознося хвалу Огородникову, что он позвонил так кстати. Получается, и Ленка не в обиде на меня, и я спасена от горькой участи лишиться пальцев под кухонным ножом или получить еще какую травму. Жаль только, что блузка безнадежно испорчена, но ничего — у меня с собой теплый свитер, который я позаимствовала у Ленки. Пожелав подружке успехов в процессе создания домашних пирожков, а Машке — творческих побед на живописном поприще, я поспешила одеться и откланяться.
Осень давно вступила в свои права, и погода в Тарасове сейчас чем-то напоминала унылое питерское межсезонье. Мне приходилось бывать в Северной столице, и всякий раз, когда я там оказывалась, непрерывно шли дожди, а небо было затянуто серыми тучами. Сейчас в нашем городе царствовала именно такая меланхоличная «красота» — простор для депрессии и упаднических настроений. На меня, собственно, погода никак не действует — я не являюсь метеозависимым человеком. Единственное, что мне не нравится, так это проливные дожди, когда по всему городу разрастаются бесконечные пробки или стойкий гололед. Но опять-таки, я рассматриваю погоду с чисто практической точки зрения: если можно добраться, куда нужно, без всяких задержек и проволочек, то меня все устраивает.
Сегодня ливня не было, зато капал противный мелкий дождик. Я быстро добежала до своей «девятки» — с тех пор, как приобрела автомобиль, никогда не пользуюсь общественным транспортом. На худой конец, если вдруг моя машина находится в ремонте, беру такси, а в остальное время вполне комфортно передвигаюсь на личном транспорте. Автомобилисты меня поймут — со временем становится даже трудно себе представить, как вообще возможно обходиться без машины!
Я забила в навигатор название улицы и номер дома, которые сообщил мне Вольдемар Огородников, и прибор указал самый короткий маршрут до пункта назначения. Гм, если все верно, пробок нет, то доберусь я минут за пятнадцать, не больше. Ну и прекрасно, как говорится, раньше начнем — раньше закончим.
Я не ошиблась в своих предположениях — на улице Митяева я была уже около половины третьего дня и без всяких затруднений нашла дом под номером тридцать два. Художник со столь странным именем (все-таки я склонялась к мысли, что Вольдемар — творческий псевдоним, а в действительности Огородникова зовут Владимир. Ну или на худой конец Владислав) проживал в самом обычном девятиэтажном доме, каких в Тарасове понастроено великое множество. Что он там говорил? Второй этаж, квартира четырнадцать? Я набрала нужную комбинацию цифр, и вскоре домофон поинтересовался у меня мужским голосом, кто это. Я назвалась, и дверь сразу же открыли.
Поднявшись на второй этаж, я прошла к открытой двери, на пороге меня уже поджидал мой давешний телефонный собеседник. Я оглядела художника. Признаться, я иначе представляла себе его внешность. Вспоминая виденные мною фильмы о живописцах, да и вообще, учитывая мой опыт знакомства с творческими людьми, я составила свой собственный портрет «человека с красками». По мне, так художники в большинстве своем высокие, худощавые, непременно — тридцатилетние люди (почему именно такой возраст, не имею ни малейшего понятия), с густой шевелюрой где-то до плеч. Сейчас же я видела перед собой чудаковатого мужчину ростом чуть выше среднего, немного полного и обрюзгшего, с безумным выражением серых глаз, которые он к тому же усиленно таращил. Волосы гениального живописца были совсем не густые и не длинные, а короткие, прямые, одежда же вызывала подозрения относительно его психического здоровья.
Одет Вольдемар Огородников был в джинсы и рубашку, поверх которых красовался заляпанный чем-то красным белый медицинский халат. Сей господин скорее напоминал какого-то безумного хирурга из фильма ужасов, который режет все, что попадется ему под горячую руку. Однако вместо медицинского скальпеля в его правой руке была кисть, а приглядевшись повнимательнее, я поняла, что на халате — совсем не кровь, а обычная масляная краска. Должно быть, Вольдемар Огородников трудится над созданием очередной картины, решила я про себя. Видимо, я так долго ехала, что художник устал меня ждать и занялся творением нового шедевра. Как я поняла, меня Вольдемар представлял себе тоже несколько иначе.
