— С вами все в порядке? — рискнула я завести беседу. На ответ не надеялась и в принципе не ошиблась. Женщина словно не слышала меня. Прямо не человек, а зомби, окрестила я ее про себя. Даже у медсестры не спросишь, что с моей соседкой, — Вера Алексеевна не из тех людей, что спокойно разговаривают с пациентами. В отличие от других медсестер, она самая строгая и необщительная, и спрашивать ее о чем бы то ни было — бестолковое дело.
Я не стала продолжать попытки разговорить свою новую соседку, села на кровать и положила на тумбочку книгу Есенина. Надо поспать, решила я про себя. Пока моя голова напоминала захламленный самыми разными мыслями чердак, и я надеялась, что сон поможет мне упорядочить все это безобразие и избавиться от ненужных воспоминаний и размышлений. Я упорно прогоняла от себя мысли об Андрее, но не могла ничего с собой поделать. Упрямые воспоминания вспыхивали с мельчайшими подробностями: общий стол в гостиной, сборник стихов, который лежит у меня в руках, слова Андрея… Да что, черт возьми, со мной происходит?! Я просто не узнаю себя, это наваждение какое-то, иначе не назовешь! Поскорее бы меня выписали из клиники, поскорее бы вернуться к нормальной жизни: к работе, к тетушке Миле, к просмотру фильмов… И… забыть Андрея.
Больница — это маленький мирок, где люди общаются друг с другом, но этот мир очень хрупок и разрушится, стоит только кому-то выписаться из клиники. То, что происходит в больнице — иллюзия, ей нет места в нормальной жизни. Когда меня или его выпишут, мы тут же забудем и о наших разговорах, и о шахматных партиях, и о… обо всем. Да, мы обменялись номерами мобильных телефонов, но это тоже забудется — у каждого из нас своя жизнь, и больница — лишь временное место, где мы встретились, только она нас объединяет. За пределами стен клиники Андрей меня забудет, и я тоже не буду вспоминать его. Надо как-то пережить это время, постараться остаться равнодушной… У меня и так слишком насыщенная жизнь, которую я сама себе выбрала. В ней нет места ничему и никому другому, и Андрей в мою жизнь совершенно не вписывается. Мне он совершенно не нужен, это просто временное помешательство. Я не виновата, такое со мной творится из-за ночных кошмаров, препаратов (я же не знаю, как снотворные на меня действуют и вообще что за таблетки мне назначил врач, узнаю только после выписки). Надо принять все как есть, потому что скоро, очень скоро данный эпизод моей жизни закончится.
Но… почему-то моя прежняя жизнь, которую я считала нормальной, показалась мне вдруг такой однобокой и монотонной. Этакий замкнутый круг — работа, дом, фильмы… Внезапно я поняла, что мне не хватает какой-то новизны, яркости, впечатлений. Эмоций… Я всегда пыталась подавить малейший намек на эмоции и чувства, я презирала их и считала их уделом слабых женщин. Я ставила себя выше других людей, которые целью своей жизни видят семью, детей, стабильность. Мне были чужды устремления «серой массы», как я высокомерно называла окружающих, я смеялась над попытками тетушки Милы устроить мою личную жизнь и найти мне спутника жизни. Что? Замужество? Да в своем ли вы уме? Я Женя Охотникова, мастер-телохранитель, а не какая-то наивная барышня, мечтающая о свадебном платье! Да я с детства не переваривала подобных мыслей, даже когда была ребенком, не играла в дочки-матери и не грезила о принце на белом коне. Мне больше нравились подвижные игры, и я всерьез думала, что должна была родиться мальчишкой. С возрастом ничего не изменилось. Я никогда — никогда! — не думала о семье, муже и детях. Все это настолько скучно и заурядно, что нагоняло на меня тоску, и поэтому я решила сделать из себя робота — машину для совершения своей работы. Я твердо знала, что никогда не изменю своим принципам, никогда не сдамся. Но… что происходит сейчас? Почему моя незыблемая вера в правильность своего выбора внезапно поколебалась? Почему меня одолевают «человеческие» мысли и чувства? Неужели то, что я считала всю жизнь единственно верной истиной, внезапно пошатнулось? Я этого не хочу, мне не нужно… оставьте все, как было! Я хочу оставаться собой, той, кем я была до сих пор, я не хочу ничего менять!
Дверь в палату открылась, я перевела взгляд на порог. К нам вошел худощавый долговязый мужчина, которого я раньше не видела. Он тоже был одет в больничный халат, глаза его наполовину скрывали нелепые очки в черной оправе, которые совершенно не подходили к его вытянутому лицу. Я бы не сказала, что черты его были чем-то примечательны — от других людей он отличался разве что чрезмерной худобой, которая придавала ему нескладный, немного неуклюжий вид. Казалось, что он не знает, куда девать свои руки, и шагает неуверенно, словно не умеет толком управляться со своими длинными ногами. Представляю, как он усаживается в кресло — наверняка складывается пополам, как подзорная труба, и столь же неловко встает.
Долговязый вежливо поздоровался с нами. Голос у него был тихий и тоже какой-то неуверенный. Странный человек. Возраст так просто не определишь, лицо не запомнишь. Интересно, зачем он к нам пожаловал?
— Меня зовут Максим Григорьевич, я психолог и психотерапевт, — представился Долговязый. — Ольга Николаевна Князева в этой палате ведь?
Я неопределенно пожала плечами. Как зовут мою соседку, я не знала.
Врач внимательно посмотрел на меня, а потом подошел к кровати с моей неразговорчивой соседкой. Та по-прежнему не подавала никаких признаков жизни, а только смотрела неподвижными глазами на стену.
Психолог загородил женщине обзор, и та моргнула, точно эта перемена доставила ей неудобство. Мне показалось, что в глазах ее промелькнуло нечто осмысленное. Притворяется она, что ли?
— Оля, добрый день, — обратился Максим Григорьевич к женщине. — Я хотел бы с вами побеседовать. Вы не возражаете?
Женщина молчала. Психолог тоже выдержал паузу, а я с интересом наблюдала за происходящим. Наконец Максим Григорьевич продолжил:
— Оля, я знаю о вашем несчастье, мне известно, что вы очень любили своего мужа. Вы наверняка прожили с ним много лет, и мне понятно ваше состояние. Но жизнь — весьма жестокая штука, она дарит нам близких людей, дарит нам счастье, но приходит время, когда судьба забирает наших родных. Это происходит со всеми людьми, не только с вами. Рано или поздно мы все покинем этот мир, к сожалению, наша жизнь очень коротка и скоротечна. Я понимаю ваше отчаяние, понимаю, что вы не хотите больше жить… Но поймите, если Всевышний, Бог, Вселенная — не знаю, во что вы верите, — забрала вашего мужа, то вас-то оставили на земле! Ваш путь еще не подошел к концу, понимаете меня? Если вы остались живой — даже после того, как попытались покончить с собой, — значит, это для чего-то нужно! Ведь так, Оля?
Женщина по-прежнему молчала, но я поняла, что она слушала психолога. На ее широко раскрытых глазах выступили слезы, и две крупные капли скатились по впалым щекам.
— Оля, самоубийство — это не выход, поверьте! — продолжал Максим Григорьевич. — Вы молодая, красивая женщина, вы еще можете стать счастливым человеком! Да, боль от утраты велика, но время лечит, как говорят. Вы никогда не сможете забыть своего мужа, вы всегда будете помнить его. Но вы должны продолжать жить — и научиться любить жизнь. Я здесь для того, чтобы помочь вам справиться с вашей проблемой. Я провожу групповые сеансы психотерапии и вам, Оля, настоятельно рекомендую присутствовать на сегодняшнем. Вы меня слышите?
