Ему показалось, будто он снова слышит визгливый щебет, и его опять обуял страх, он стоял в этом страхе и знал, что он должен, обязан предупредить людей, чтобы закрылись как следует и не высовывались на улицу.
Он оповестит всех, подумал Валушка, всех от господина Эстера до своих друзей из «Пефефера», от служащих станционной экспедиции до ночного портье, предупредит всех-всех, в том числе и сынишек полицмейстера, неожиданно вспомнил он, а когда, оглянувшись по сторонам, обнаружил, что находится от них в какой-нибудь сотне метров, то решил бить тревогу начиная с детей, тем более что он обещал о них позаботиться, а потом уж отправиться к своему учителю и ко всем остальным.
Доходный дом, в котором жил полицмейстер, искусно скрывал, что во втором его этаже квартирует столь важная личность: штукатурка на стенах уцелела только местами, часть водосточной трубы наверху обрушилась, а на двери подъезда, словно предрешая вопрос, а надо ли этой двери открываться и закрываться, отсутствовала ручка.
Приблизиться к дому можно было, только пробравшись между терриконами мусора, а дорожку, ведущую к зданию от тротуара, перегораживала железная балка, и если так обстояли дела снаружи, то, конечно, не лучше была ситуация и внутри: едва Валушка вошел в подъезд, он попал на такой сквозняк, что с его головы – словно сама природа предупреждала, кто здесь хозяин – тут же слетела форменная фуражка.
Он двинулся вверх по бетонной лестнице, однако сквозняк не только не прекратился, но сделался еще более капризным, временами на мгновение затихая, чтобы затем с новой силой наброситься на свою жертву, так что он вынужден был держать головной убор в руке и дышать по возможности только носом; добравшись до второго этажа, он нажал на звонок и с таким видом, будто спасается от настоящего урагана, стал дожидаться, пока его впустят.
Но дверь ему не открыли, а вскоре за нею затихла и паническая беготня, послышавшаяся, как только задребезжал звонок, так что он позвонил еще раз, а потом еще и еще; он решил уже было, что в квартире стряслось что-то непредвиденное, когда послышался звук поворачиваемого ключа, а затем опять топот ног и далее – тишина… В квартире, на стенах которой, украшенных цветочным накатом, понизу расплывались пятна какой-то влаги, было тепло, точнее сказать, даже жарко, и когда он, лавируя между расшвырянными по полу пальто, обувью и газетами, прошел по тесной прихожей, заглянул в кухню и наконец в поисках объяснения столь необычного приема достиг гостиной, его продрогшее тело так зазнобило, что у него зуб на зуб не попадал.
Сбросив с плеча ремень сумки, он расстегнул шинель и, чтобы как-то унять озноб, принялся растирать окоченевшие члены.
Внезапно ему почудилось, будто кто-то стоит у него за спиной.
Он испуганно обернулся – и действительно: в дверях гостиной, молча и неподвижно, глядя на него снизу вверх, стояли двое мальчишек.
«Эй, – воскликнул Валушка, – вы меня напугали!» – «Мы думали, это папа…» – сказали они, продолжая таращиться на него.
«А вы всегда прячетесь, когда он приходит?» Мальчишки не отвечали, серьезно и пристально разглядывая Валушку.
Одному на вид было лет шесть, другому – лет восемь, младший был светленький, старший – темноволосый, но оба унаследовали от полицмейстера его пуговичные глаза, одежду же, по всей видимости, они унаследовали от соседских детей – она, в особенности штанишки, но также и рубашонки, была вся такая застиранная, что не представлялось возможным даже определить ее цвет.
«Ну вот что, – смущенно заговорил Валушка, почувствовав, что они не просто смотрят, но меряют его недоверчивыми взглядами, – сегодня ваш папа вернется поздно, и он попросил меня, чтобы… чтобы я уложил вас спать… Мне надо идти, я спешу, ну а вы, это очень важно, – он опять содрогнулся всем телом, – закройте за мной как следует, и кто бы ни позвонил, никого не впускайте… Короче… – добавил он наконец, еще больше смутившись, потому что мальчишки даже не шелохнулись, – идите-ка лучше спать».
Он стал теребить на себе шинель и откашливаться, потом, не зная, что сделать, чтобы они не смотрели на него так, мучительно улыбнулся, после чего младший, немного оттаяв, осмелился подойти поближе и поинтересовался: «А что у тебя в сумке?» Этот вопрос так изумил Валушку, что он открыл сумку и заглянул в нее, а потом, сев на корточки, показал ребенку: «Это… просто газеты.
Я их разношу по домам!» – «Почтальон!» – оставаясь в дверях, с высокомерным пренебрежением посвященного просветил братишку старший.
«Да нет, он не почтальон, – ополчился на брата младший, – он дурачок, нам отец говорил.
– Затем снова повернулся к гостю и окинул его подозрительным взглядом.
– А ты… настоящий дурак?» – «Да нет! – потряс головой Валушка и встал.
– Какой я дурак, ну взгляни на меня!» – «А жаль, – надул губы младший.
– Я вот хочу дурачком стать, чтобы сказать королю, что дерьмовая у него империя».
– «Ерунда!» – скроил у него за спиной насмешливую рожу брат, и Валушка, чтобы как-то завоевать и его симпатию, спросил: «Почему? А ты кем хочешь стать?» – «Я-то? Я… правильным полицейским, – сказал он с гордостью и вместе с тем недовольно, как человек, не желающий говорить с посторонними о своих планах.
– Я посажу в тюрьму, – заявил он, скрестив на груди ручонки и привалившись плечом к косяку, – всех пьяниц и дураков».
– «Пьяниц я бы тоже посадил!» – бойко поддержал его младший и с криками «Пьянству бой!» заскакал по комнате.
Валушка чувствовал, что должен сказать еще что-нибудь, чем можно окончательно завоевать их доверие, чтобы уговорить затем лечь в постель, но так и не смог ничего придумать; он застегнул свою сумку, попытался опять улыбнуться им, потом подошел к окну, выглянул на темную улицу и от мысли, что ему давно уже следовало отправиться к господину Эстеру, неожиданно потерял терпение.
«К сожалению, – приподнял он дрожащей от возбуждения рукой фуражку и пригладил волосы, – я должен идти…» – «А у меня настоящая форма есть! – перебил его старший из братьев и, видя, что Валушка уже повернулся, чтобы направиться к двери, добавил: – Если дядя не верит, могу показать!» – «Я тоже! Я тоже!» – прыгая, закричал младший и, изображая автомобиль, с урчанием развернулся и бросился вслед за братом.
Спасения не было: не успел он сделать и нескольких шагов к прихожей, как у него за спиной распахнулась и тут же захлопнулась дверь и оба мальчишки уже стояли перед ним, ухмыляясь и вытянувшись по стойке смирно.
На обоих была полицейская униформа, на младшем китель подметал пол, а старшему уже доходил только до колена, и хотя они выглядели очень забавно, ибо в униформу, как говорится, могли бы поместиться и трое таких, и ту и другую скроили так ловко, так точно выдержали пропорции, что мальчуганам оставалось только врасти в нее.
«Ну и ну… это надо же…» – одобрительно отозвался Валушка и направился было к выходу, но был остановлен: младший вынул из-за спины какой-то футляр и, взглянув снизу вверх на Валушку, отрывисто бросил: «Гляди!» Пришлось ему подивиться на сей предмет – заостренный наподобие карандаша стержень, которым, как ему объяснили, «мы будет выкалывать глаза врагам», и еще ему объяснили, что «если врагу нужно будет перерезать глотку», то лучше всего это делать опасной бритвой, а также он должен был согласиться с тем, что противника «можно устранить», незаметно подсыпав ему в напиток толченого стекла, они уже накопили в склянке с притертой пробкой как минимум на двоих врагов.
