Охереть! Сегодня Рождество! По некоторым личным причинам я нахожу это дико смешным и начинаю хохотать, как идиот.
Кто-то жестко врезается мне в спину, и сразу становится не до веселья. Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с молодым человеком, выглядящим как менеджер-карьерист. Он смазливый, как Брэд Питт, у него аккуратная прическа и черный двубортный пиджак. Такая прическа и такой пиджак стоят дороже моей старой машины. Но откуда он выскочил, черт возьми? Надо взять себя в руки. В Нижнем Мире никому не удавалось подкрасться ко мне незаметно.
– Какого хера?! – орет «Брэд Питт» и отступает на пару шагов назад на негнущихся ногах.
Как будто я виноват, что он в меня врезался!
Хоть на улице не жарко, он обливается по́том, как скаковая лошадь, и делает резкие быстрые движения, словно заводная игрушка. Он смотрит на меня так, будто я только что убил его любимую собаку.
– Остынь, Дональд Трамп, – отвечаю я. – Вообще-то это ты меня толкнул.
Он нервно утирает верхнюю губу тыльной стороной ладони, и из его руки что-то падает на землю. Молодой человек дергается, но, вместо того чтобы поднять упавшее, отступает еще на шаг. На тротуаре между нами лежит пластиковый пакет с сотней кокаиновых снежно-белых «камешков» внутри. Я улыбаюсь. Добро пожаловать в Лос-Анджелес на Рождество. Поздоровайтесь с Сантой, затарившимся для вечеринки, которую мне определенно придется пропустить.
Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, парень лезет в карман пиджака. Я хватаю его за руку в тот же миг, когда он достает оттуда электрошокер, затем беру за запястье и выворачиваю наружу, тем самым вынуждая потерять равновесие и свалиться, сильно ударившись о тротуар лицом. В этот момент в голове моей нет никаких мыслей. Тело действует само, будто на автопилоте. Должно быть, какая-то часть мозга до сих пор работает правильно.
«Брэд Питт» не шевелится. Он упал на собственный шокер, который теперь торчит у него из-под ребер. Я отпинываю «оружие» в сторону и трогаю его за шею. Несмотря на то что он лежит без сознания, пульс сильно учащен. Кто сказал, что крэк вреден для здоровья? К лацкану его пиджака приколота маленькая булавка в виде новогодней елки. Ее вид возвращает меня к мыслям о Рождестве, о том, каково это – оказаться где-то одному, без друзей, а также как воспользоваться своим «Тайным Сантой» прямо сейчас. Кажется, мой новый друг может сыграть роль доброго самаритянина не хуже, чем любой другой человек за пределами кладбища у Мелроуз. Я бросаю быстрый взгляд в сторону улицы, убеждаясь, что там по-прежнему пусто, затем кладу электрошокер в карман и оттаскиваю молодого человека в глубь кладбища – за какую-то изгородь.
Перевернув парня, я с радостью обнаруживаю, что это Санта, Зубная Фея и Пасхальный Кролик в одном лице. Его бумажник из кожи морского угря плотно набит сотенными купюрами – здесь по меньшей мере несколько тысяч долларов. Несмотря на то что дерганый сукин сын был буквально упорот кокаином и в своей паранойе пытался убить меня электричеством только за то, что я оказался у него на пути, меня терзает легкое чувство вины, когда я копаюсь у него в карманах. В свое время я совершал немало сомнительных поступков, но грабить мне еще не доводилось. Хотя технически это не ограбление. Ведь «Брэд Питт» напал на меня первым. В иных обстоятельствах вынутое из экипировки этого парня можно было бы отнести к «трофеям войны». Кроме того, я отчаянно нуждаюсь в его вещах. Ведь я вернулся ни с чем – без друзей и знакомых, не имея толкового плана действий.
Я забираю у него наличные, солнцезащитные очки «Порше», нераспечатанную пачку «Black Black Gum»
[4], а также пиджак, который хоть и жмет немного в плечах, но довольно неплохо на мне сидит. Ему я оставляю кредитки, ключи от машины, большой пакет рождественского крэка, а также свою полуобгорелую кожаную куртку. Данный инцидент станет одним из тех грехов, которые мне придется замаливать позже. Я всего десять минут на Земле, но уже успел пополнить длинный список своих прегрешений.
На ходу я открываю пачку жвачки с кофеином и зажевываю одну пластинку, чтобы хоть как-то избавиться от привкуса горелого мусора.
Ватные непослушные ноги ведут себя так, будто они не мои. Я иду вперед, пошатываясь и спотыкаясь обо все бордюры. И чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, когда случайно наступаю на игрушку-пищалку, забытую каким-то ребенком на улице. Что поделать – я не такой крутой, как Чак Норрис. Но мало-помалу кровь разгоняется по моим ногам, они снова обретают чувствительность и начинают восприниматься как часть моего собственного организма. Я иду куда глаза глядят – не выбирая направлений и не имея определенной цели. Конечно, мне хочется домой, но что, если Азазель уже направил туда своих ручных пауков – кровососов размером с ротвейлеров? К встрече с ними я пока не готов. Размышляя об этом, я вытаскиваю из-под футболки цепочку и отстегиваю от нее Веритас.
Диаметр тяжелой серебряной монеты – около двух дюймов
[5]. По гурту змеится надпись на адском языке: «Дом, милый дом». Здо́рово. Она уже проснулась и, как обычно, хамит.
На одной стороне монеты выбито изображение утренней звезды – Люцифера, а на другой – многолепестковый цветок вроде хризантемы. Это асфодель, цветок загробного мира, чье название с адского можно перевести как «вечерняя песня». Цветы пытаются петь гимны, которые падшие ангелы распевали, когда жили в Царствии Небесном. Они поют их весь день до вечера, отчаянно фальшивя и путая слова, после чего душат себя своими же корнями и умирают. На следующий день цветы воскресают и приступают к пению заново. Несмотря на то что такое продолжается, наверное, миллион лет, большинство обитателей ада находят их пение чрезвычайно смешным. Адский юмор довольно консервативен. Кроме того, рядовым жителям Ада (за исключением самого Люцифера и его приближенных) незатейливый юморок «Деревенщины в Беверли-Хиллз»
[6] покажется не менее сложным, чем творчество «Алгонкинского Круглого Стола»
[7].
Положив большую монету на большой и указательный пальцы, я подбрасываю ее с мыслью о том, куда мне пойти – в Голливуд или домой? Веритас падает асфоделью вверх. Значит, так тому и быть. Веритас никогда не лжет и способна дать более толковый совет, чем любой знакомый мне человек. Я прикрепляю ее обратно к цепочке и поворачиваю на север – в Голливуд.
До Голливудского бульвара идти не меньше мили. Я совершенно устаю, пока добираюсь до него, и вижу не совсем то, на что рассчитывал. Пока я отсутствовал, бульвар пережил страшный упадок. Многие витрины пустуют. На улице валяется мусор. Улица теперь полна призраков: тени наркоманов и их дилеров жмутся к дверям, закрытым на висячие замки. А я помнил бульвар другим: когда он был полон оголтелых пацанов, трансвеститов, сумасшедших подражателей Дилану и туристов, высматривавших нечто большее, чем очередную дозу. Теперь это место напоминает побитую собаку.
