– Заманчиво…
– А может, на Морозову посмотрим?
– Б-р-р! Ну и шуточки у тебя, Кока! Это же не балет, а какая-то русская пляска… К тому же ее толстые неуклюжие ноги. Но если бы на эти ноги она прикалывала половину банковских билетов своего папаши, то их стоило бы целовать, а так…
Б-р-р!
– А что скажешь насчет кинематографа. Лина Кавальери та еще штучка.
– Не пробьемся. В «Паласе» давка.
– У меня билетики есть.
– Вот это другой разговор. Отправляемся скорей, пока сеанс не начался…
Пропасть!..
Я шел по московским улицам и видел эту огромную чудовищную пропасть, разделявшую фронт и тыл. И пропасть росла, ширилась, становилась больше с каждым последующим днем. Но этого разрыва как будто не замечают (или не хотят замечать). Вот холодной громадой возвышается дом Нирнзее, первый в Москве небоскреб – «тучерез» в девять этажей, а заодно самое высокое здание города, облюбованное холостяками и самоубийцами. Здесь грохочет «Метрополь», где у себя в номере кутит и устраивает карточные «мельницы» трагик Мамонт Дальский, а у входа швейцар любезно открывает дверь перед франтом и «театралом» Николаем Сафоновым, среди городской сыскной полиции и московских бандитов более известным под кличкой Сабан. Здесь в ресторанах, услышав привычное «Человек!», официант мигом приносит порцию ромштекса, соусник, наполненный отнюдь не соусом, стакан с чаем, а после наблюдает за тем, как очередной пьяница и бездельник отложит в сторону мясо и, подлив в чай «соус», начинает пить, вкусно щелкая языком и сладостно щурясь на соусник.
Здесь…
Слишком много всего здесь грязного. Неужели в Петрограде так же? Не знаю, не видел, но думаю, что да. Это пока еще призраки революции, тени, отблески, но вот дальше…
А Рублевский не останавливается и тащит меня в «Мартьяныч», популярный в Москве ресторан из нефешенебельных (могут войти даже нижние чины). Кормят там, по словам поручика, отлично и недорого. Что ж, посмотрим на эту дореволюционную столовку. На закуску предложили холодную кочанную капустку. На первое – щи. На второе – жареный карп с гречневой кашей. На третье – какая-то миндальная каша. Из напитков – квас. И в самом деле, неплохо поели-попили в кафе «Гранд-отель».
Снова я в пути, и снова душа не знает покоя. Доконал этот тыловой контраст.
– Ну вот и пришли, – вывел меня из мрачных размышлений голос Рублевского. Мы стояли у доходного дома Карзинкиных на Столешниковом переулке. У того места, где мне предстояло гостить ближайшее время и где меня ждала новая масса неожиданных встреч, знакомств и приключений.
Глава 12
С семьей поручику повезло. Дружная и гостеприимная. Я со всеми довольно быстро подружился и поладил. Глава семейства Анатолий Павлович. Человек лет шестидесяти, среднего роста, плотный. Седые волосы подстрижены бобриком. Глаза светлые, спокойные и немного сонные. Говорит неспешно, но всегда по делу. Служит по железнодорожному ведомству, а на досуге балуется картишками.
Его супруга Варвара Дмитриевна. Ну вылитая Раневская: взгляд бойкий, голос низкий и сострить любит. «Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя» – во-во, это все про нее.
Младшая сестра Катенька. Гимназистка. Телосложения изможденного, взгляда печального. Мечтательница, как и многие ее сверстницы. Наверняка вечерами перелистывает Башкирцеву
[33] и томно всхлипывает в подушку, читая: «Никогда не нужно позволять заглядывать в свою душу, даже тем, кто нас любит. Нужно держаться средины и, уходя, оставлять по себе сожаление и иллюзии. Таким образом, будешь казаться лучше, оставишь лучшее впечатление». Ох уж эта прекрасная и ужасная пора смазливой юности.
Есть еще у поручика старший брат Сергей, но того дома не было. Он служит сейчас военлетом где-то на Юго-Западном фронте. Ну и ладно. Может быть, познакомлюсь когда-нибудь c ним в другой раз, если случай представится. А сейчас я и так окружен всеобщим вниманием. Рублевские смотрели только на меня, а уж вопросов задавали столько, что голова кругом идет. Зато быстро перешли со мной на «ты», чему я несказанно рад – проще общаться…
Обеденный стол не заставил себя ждать, а там, где обед, бывают и семейные разговоры, в которых приходится участвовать и мне. И здесь нашлось место для политики и войны.
– Это будет позором для Германии и всего человечества, если Вильгельм умрет своей смертью, – с негодованием произнес Анатолий Павлович, критически рассматривая уху.
– Можно не беспокоиться, – уверял его Игорь. – Такого счастья негодяю не представится. Наши армии уже этой весной войдут в Берлин. Силы Германии на исходе и вскоре совсем закончатся. Нынешняя зима лишь отсрочит эту агонию.
– А может, все же дело решится миром? – спросила Катя, вяло ковыряя вилкой гусиную грудку.
– Миром? – Глаза отца немедленно полыхнули огнем. – Это исключено. Для мира нужны уступки, а Германия и ее союзники на это не пойдут. Категорически не пойдут.
– Значит, война? – Дочь все еще не унималась.
– Значит, война, – подтвердил Анатолий Павлович, решив пофилософствовать. – И это в определенной мере хорошо. В грохоте орудий есть своя правда. Война отнимает у мира все тайны. Она разрушает не только стены, дома, города, но и добирается до самых потаенных уголков и выволакивает на вольный воздух все, что замуровано железом и камнем. Война не только разрушительница, она еще и создатель нового мира.
– Получается, что война скоро закончится? – В глазах Кати засветилась надежда.
– Именно. Все к этому движется неустанно. Мощь Германии сломлена. Тевтонские гордецы задыхаются от нервного расстройства. Во Фландрию рекрутами уже подростков отправляют. В Антверпене и Брюсселе грабят под предлогом появления там английского гидроплана. Даже живописью не брезгуют – «Диких лебедей» Ван-Дейка уже утащили. Австрийцы… Да что там австрийцы, когда у турок паника: Константинополь обращен в лагерь, всюду патрули и стражники с пулеметами, султанский дворец охраняют пушками, министры боятся сунуться на улицу. Дело за малым: еще одна победа над басурманами, и в Турции немедленно вспыхнет восстание!..
– Газеты могут говорить как угодно, – вмешалась в разговор Варвара Дмитриевна, – а вот что нам обещает на будущее мадам Тэб: «В настоящем году предстоят великие потрясения и великие победы. Будут явления кошмарные и светлые. Война кончится между мартом – июлем. Англия избежит благодаря войне крупных внутренних осложнений. Она выполнит великую роль в спасении других и будет спасена сама. Тройственное согласие пожнет пышные плоды. Будущее Англии блестяще. Далеко вперед уйдет Россия. Возродится из пепла Польша. Турция будет стерта с лица земли. Здание Порты превратится в обломки. Общероссийский мир еще не близок. Три четверти предстоящего года будут кровавыми для Франции, а последняя закончится европейским миром…» Мишенька, а что ты об этом думаешь?
