– Вы были на его похоронах? – спросил он.
– Если это можно так назвать, – кивнул смотритель.
– Почему вы так говорите? Людей было мало?
– Никого. Никто не пришел.
Найквист почувствовал, как виски пульсируют от жары и непрерывного блеска. Лампы здесь висели очень низко, всего в метре над его головой, и шум и гул электрических цепей были почти оглушительными. Если поднять руку, он мог дотронуться до неба. Почему он пришел сюда, что надеялся найти? Он осмотрел соседние могилы, всего на нескольких из них лежали цветы. Смотритель, казалось, понял его и сказал:
– Нужно их выбросить, – и наклонился, чтобы собрать увядшие букеты.
– Это вы их сюда положили?
– Нет. Это сделала женщина.
– Женщина? – Найквист сразу подумал об Элеанор. – Вы вроде говорили, что на похоронах никого не было?
– Она пришла позже.
– Расскажите мне о ней.
– Почему я должен это делать?
Найквист посмотрел на этого человека: предпенсионного возраста, худой, высокий и морщинистый. Вероятно, он провел здесь большую часть своей жизни, и, похоже, требовал вознаграждения за информацию, но почти наверняка это были не деньги.
– Как вас называют?
– Обычно? Человек с лопатой.
– А по-другому?
– Деламонте.
– Красивое имя.
– О да. Я украл его у мертвеца. – Он прищурился. – За нами наблюдают.
Найквист устремил взгляд туда, куда смотрел мужчина – на железную ограду вокруг этой части кладбища. У ворот стояла нечеткая фигура, его или ее тело было единственным темным пятном среди ярко мерцающих ламп.
– Здесь хоронят кого угодно. Пьяниц, бродяг, куртизанок, законченных наркоманов, хулиганов. Даже чертовых похитителей цветов, представляете?
– Представляю.
Развернувшись, Найквист посмотрел на надгробие и сказал:
– Я был с мистером Кинкейдом в тот день, когда он умер.
– Правда?
– Я говорил с ним. Он просил меня о помощи, и я сделал все, что мог. Но слишком мало и слишком поздно.
Деламонте склонил голову. Некоторое время он размышлял о чем-то, а затем поднял глаза.
– Я был потрясен, увидев ее здесь.
– Почему?
Деламонте улыбнулся.
– О, в свое время она была известна и очень красива. Я хорошо ее помню, видел на фотографиях в газетах. Конечно, сейчас она не такая красивая. Но кто из нас остается молодым навеки?
Значит, это была не Элеанор.
– Кто же это?
– Кэтрин Бэйл.
Найквист задумался. Кэтрин – мать Элеанор, жена Патрика Бэйла. Она была молодой наследницей успешного бизнеса, любимицей высшего общества, но теперь, по слухам, является отшельницей. Действительно, даже Патрик сказал, что его жена почти никогда не покидает Ночной район. Что ж, эта могила, очевидно, вытащила ее из темноты.
Неужели Доминик Кинкейд, а не Патрик Бэйл, был настоящим отцом Элеанор? В таком случае Кэтрин Бэйл отдавала последнюю дань уважения прежнему возлюбленному.
– Когда она приходила? – спросил Найквист.
– Миссис Бэйл пришла после того, как закончилась служба, – сказал смотритель. – Гораздо позже. После того как священник сказал несколько слов и тело опустили в могилу.
– Она была одна?
– Нет. С ней были служанка и шофер. За ней хорошо присматривали, она выглядела защищенной, если можно так сказать. В шляпе и вуали, темных очках, длинных черных перчатках – цирк, да и только. Подойдя к могиле, она подняла вуаль, и я сразу узнал ее.
Найквист вынул фотографию Элеанор Бэйл.
– Скажите, вы когда-нибудь видели эту девушку?
Деламонте покачал головой.
– Нет, не припомню.
– Что ж, спасибо вам. Вы мне очень помогли.
– Это ужасно. Быть убитым подобным образом, прямо на границе Сумрачного района. Самое худшее место, чтобы умереть, вам не кажется?
– Возможно, вы правы.
– Но хотя бы кто-то любил его.
– Что вы имеете в виду?
– Вот. Видите?
Опустившись на колени, Деламонте разворошил землю на могиле и достал несколько сверкающих предметов, лежавших прямо под верхним слоем земли. Найквист опустился рядом с пожилым мужчиной, который продолжил:
– Ничего ценного, просто маленькие безделушки. Их оставила здесь миссис Бэйл. Она сама их зарыла. Стоя на коленях так же, как мы сейчас, и нисколько не торопясь. Она стояла так добрых пятнадцать минут или даже больше. Удивительно. Вот такая женщина…
Он замолчал.
– Ну да.
Найквист поднял крошечное ожерелье из цветных драгоценных камней, длинную алую ленту и маленькую куклу. Копнув глубже, он обнаружил цветной мрамор, бусы, сверкающие браслеты, китайский фонарик, перья, игрушечные часы, стеклянные драгоценности и кристаллы.
– Детские игрушки, – сказал Деламонте. – Вещи маленькой девочки.
– Похоже на то.
Найквист почувствовал себя странно: он разглядывал игрушки и драгоценные предметы из детства Элеанор. Но внезапно он увидел нечто, заставившее его замереть. Совсем ненадолго, и его реакция не имела почти ничего общего с девочкой-подростком. Это было больше связано с ним самим и его детством. Перед его глазами возникла музыкальная шкатулка – маленькая, замысловато изготовленная, сантиметров восемь длиной. Он поднял крышку и увидел крошечную балерину, которая медленно вращалась под начавшую играть музыку. Мелодия была медленной и нежной, своеобразно красивой, колючей и одновременно мягкой.
Найквист встал и посмотрел в сторону ограды. Фигура у ворот исчезла. Остался только яркий свет лампочек. Все было размыто. Внезапно он почувствовал слабость в ногах. Влияние недосыпа, невыносимой жары и мелодии из музыкальной шкатулки. Когда он снова посмотрел на простое надгробие, его глаза затуманились.
– Сейчас 1959-й год? – спросил он. – Точно?
– Думаю, да.
– По какому календарю?
Деламонт пожал плечами.
– Кто его знает? Я изо всех сил стараюсь следить за этим, но всякий раз, когда проходят выборы и приходит новый совет, они устанавливают свои временные шкалы. Время левого крыла, время правого крыла, слева от центра, справа от центра. Я пережил их все.
Найквист кивнул. Его лицо было залито ярким светом ламп. Он вытер пот со лба платком и сказал:
– Иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что у меня отняли целые годы жизни.
– Как и мне, – улыбнулся смотритель.
Больше не о чем было говорить. Найквист вернулся в машину. Вентилятор на панели не работал, и поэтому все окна были широко открыты. Слабый ветерок пробежал по его лицу, как шепот недавно упокоившегося духа. Он более внимательно изучил музыкальную шкатулку и заметил гравировку с названием мелодии – «К Элизе» Бетховена. Когда он был маленьким, у него была такая игрушка, более или менее похожей формы. Сама мелодия, конечно, была иной, но весьма схожей. Этого оказалось достаточно, чтобы внезапно перенести его туда, в детство, в муниципальный дом в квартале Новый фонарь. В окне гостиной мерцает искусственный солнечный свет, его мать наклоняется и дарит ему подарок. И услышав эту мелодию, вернувшую его назад, у Найквиста возникло неприятное чувство, что время, подобно музыке, подобно делу Элеанор Бэйл, либо ускользало от него, либо стремительно надвигалось. Он не мог сказать, что именно происходит.
