– Элеанор?
Девушка пробормотала что-то в ответ, но он ничего не расслышал. Она так и не отрывала взгляд от бассейна, где на поверхности лениво плавали золотисто-красные рыбки. Найквист подошел поближе, стараясь не делать резких движений.
– Я принес ваши вещи и одежду.
Элеанор в первый раз подняла глаза. Ее взгляд был безжизненным, стеклянным, и казалось, что она вообще не узнает своего посетителя. Но вдруг она слегка повернула голову и сказала:
– Найквист? Частный детектив?
– Да, это я.
Он протянул ей зеленую спортивную сумку. Элеанор осторожно взяла ее, будто какой-то странный, чужой предмет. На губах появилась легкая улыбка.
– Что вы имеете в виду? – спросила она. – Я жива? Конечно, я жива.
Значит, она слышала. И что-то была способна понять.
– Это хорошо, – ответил он. – Хорошо, что вы живы.
Она начала разглядывать содержимое сумки.
Найквист взглянул на молодую пару, сидевшую на скамейке неподалеку. Они смотрели на мир, как влюбленные, которые только что впервые по-настоящему поссорились. Напряженное молчание было осознанием того, что, возможно, любовь не вечна. На соседнем дереве щебетала птичка.
– Что это за место, Элеанор?
– День и ночь. Ночь и день. Одна за другим. Как и должно быть. Как предназначено природой.
Найквист посмотрел на искусственное солнце, светившее сквозь стеклянную крышу. Он почти готов был поверить, что оно настоящее. Свет был совершенным, в отличие от искусственных солнц Дневного района. Добравшись до ближайшего дерева, он раздвинул листья и увидел небольшую механическую канарейку, прикрепленную к ветке, которая весело чирикала.
– Они запирают двери, – сказала девушка.
– Конечно. Это тюрьма. И не говорите мне, что Патрик Бэйл не один из ее меценатов.
И снова никакого ответа. Девушка была полностью погружена в свои мысли.
– Элеанор, вы принимаете лекарства?
– Маленькие белые таблетки. Таблетки счастья. Но тссс…
– Что?
Она понизила голос.
– Я выбрасываю свои в воду. Во всяком случае, половину из них. Видите, как медленно плавает рыба? – рассмеялась она.
Найквист не знал, верить ей или нет. Он смотрел, как девушка вытащила из сумки кусок желтой ткани. Осторожно развернув его, она достала куклу ваянг кулит и провела пальцами по тонкой коже.
– Ее сделал мой отец.
– Доминик Кинкейд?
– Конечно, – снова улыбнулась Элеанор. – Он был очень талантлив. Творчески одаренный человек. – Радость исчезла с ее лица так же быстро, как появилась. – Они не разрешили мне пойти на похороны. Это одна из причин, почему Патрик посадил меня сюда. Он хочет меня контролировать.
– А есть другие причины?
– Из-за моей силы. Моей власти над временем.
– Что это, черт возьми, значит?
Она посмотрела на него. Глаза были ярче, чем раньше, и более живыми. Под их взглядом он чувствовал себя выбитым из колеи.
– Он боится меня.
– Бэйл?
– Он меня ненавидит. Он думает, что я уничтожу его маленький мир, его жалкий маленький городишко с постоянно растущей паутиной временных шкал, что я заставлю его исчезнуть. – В ее голосе появился гнев. – Все, что его волнует, – это его богатство и дурацкий статус в обществе.
Найквист опасался, что эта вспышка может привлечь внимание санитара, но она сразу же успокоилась и впала в задумчивость.
– Зачем вы пришли сюда, Найквист? Вы меня едва знаете.
– Я думаю, кто-то пытается причинить вам боль, – прямо ответил он. – Они желают вам зла.
Она покачала головой и уставилась в воду. Золотая рыбка поднялась на поверхность, поймала крошечное насекомое и снова нырнула обратно.
– Вы имеете в виду Патрика Бэйла? – спросила она.
– Нет. Не его.
– Кого же?
Найквист не мог заставить себя рассказать Элеанор о двух людях-тенях, которые напали на него, требуя выдать ее местонахождение.
– Я хочу вам помочь, Элеанор. Вот и все.
– Почему?
Он закрыл глаза, яркое освещение сада сбивало с мысли.
– Потому что я позволил вам сбежать и потому что я позволил вашему отцу, настоящему отцу, умереть на ваших глазах.
Теперь она притихла. Секунда шла за секундой. Искусственные птицы распевали свои искусственные песни на деревьях.
– Расскажите мне, что случилось, Элеанор. Почему вы убежали из дома?
Она посмотрела на куклу и сказала:
– Я никогда по-настоящему не ладила с отцом, с Патриком, я имею в виду. И вот однажды ночью я нашла несколько писем моей матери, любовных писем, все от мужчины по имени Доминик. И там, среди писем, я нашла его фотографию.
– Они встречались?
– Да. Но по какой-то придуманной, романтической временной шкале. Я не могла разобраться. Но письма были старыми, даже очень. В относительно недавних упоминалось о ребенке, о девочке. – Теперь она говорила торопливо, чуть ли не глотая слова. – Было очевидно одно. Это был человек, отчаявшийся увидеть своего ребенка. Все это содержалось в тех письмах на красивой бумаге. Я долго их перечитывала. И… и внезапно все это обрело смысл. Это я, я была ребенком этого человека.
– Что вы сделали?
– Я попыталась поговорить с мамой. Но она просто начала бормотать даже более сумасшедшие слова, чем обычно. Затем я спросила у Патрика.
– И?
– Ну, он признался. Ему потребовалось некоторое время, и он был очень расстроен всем этим, но, в конце концов, сказал мне правду. Я не была его родной дочерью. Я была ребенком Доминика Кинкейда. Но он запретил мне с ним встречаться. Конечно, это только придало мне решимости.
Элеанор замолчала и снова уставилась в бассейн.
– Значит, вы отправились на поиски своего настоящего отца? – подстегнул ее Найквист.
– Да. Я узнала, что он работает в кукольном театре. Живет и работает в крошечном месте в Тринадцатом участке, в квартале под названием Вечерняя звезда. Знаете, где это?
– Нет.
– Это в Ночном районе, но прямо на границе сумерек. Так что лишь немногие люди осмеливались туда приходить, – улыбнулась она, вспоминая. – Это был ветхий театр, окутанный туманом, и ночь там серого цвета. Он обнаружил это место, когда был молод, и занял его для обучения ремеслу кукловода. – Она слегка наклонила голову. – Я помню, как впервые приехала туда. Мне было страшно, правда. Но и интересно. Меня всегда привлекали сумерки.
– Почему?
– Я не могу это объяснить. Все всегда говорили о том, насколько это опасно, но всякий раз, когда поезд проходил через границу, меня тянуло к окнам. Мне нравились формы тумана на стекле. Когда я была маленькой, то видела там лица, животных, всевозможные вещи, вызванные моим воображением. И мое тело дрожало от волнения. С вами ведь такое не случалось, верно?
