И вновь Найквист мысленно вернулся к заявлению Пирс: «Ты даже не подозреваешь, насколько далек от истины». О ком это? О Элеанор и Бэйле? Да, они говорили о ней.
Неужели это действительно так? Бэйл вовсе не пытался причинить Элеанор вред. Он действительно стремился найти ее, чтобы защитить. Но от чего? Или кого?
В подтверждение этих мыслей Бэйл сказал Элеанор:
– Я узнал, что твоя жизнь в опасности. Именно поэтому я отошел от наркобизнеса и не хотел, чтобы ты встречалась с Кинкейдом или приходила сюда. Элеанор, поэтому я запер тебя в институте «Эон». Все… все это было для твоей защиты.
Но Элеанор проигнорировала слова Бэйла.
– Мне не нужна твоя защита. Я хочу быть свободной.
– Но что еще может сделать отец для своего ребенка? Что еще?
– Я не в опасности, – ответила она. – Я не верю твоей истории.
– Ты должна верить. Перестань.
– Ты врешь…
– Нет! – крикнул Бэйл. – Перестань!
Это был взрыв чистой ярости, вызванный страхом, – а его тело было истощено им. Вся жизнь, которую он старательно построил для себя, вся работа и планы, недоверие и жадность, холодность, страх и явное навязчивое желание – все это сводилось к этому моменту, все разломилось в этот момент времени, и Патрик Бэйл рухнул на колени, глядя на Элеанор, умоляя ее, протягивая руки, сплетая пальцы. Возможно, он молился о возможности вернуть то, что было раньше, но его дочь отвернулась от него, и он остался один. Жалкое зрелище.
Найквист подошел к нему.
– Вставай.
Он беспрекословно подчинился.
– Рассказывай.
Глаза Бэйла были полумертвыми.
– Что ты хочешь узнать?
– Правду. Об Элизе, о Кинкейде. О Сумрачном районе и о том, что происходит здесь, в этом городе.
– Это связано с…
– Не мне. – Найквист развернул его к Элеанор. – Ей. Ну, говори.
– Элеанор, ты мой ребенок, по духу, если не по плоти, – сказал он, сделал паузу, чтобы отдышаться, и добавил:
– Я прошу только, чтобы ты это понимала.
– С самого начала, – сказал Найквист. – Всё.
Белый занавес
– Между нами, между твоей матерью и мной, проблемы возникли с самого начала, – медленно начал Патрик Бэйл. – Мы… мы пытались создать семью вместе. Попытка и неудача. И опять неудача, снова и снова. Казалось, нашему бизнесу не хватало наследника. Это было жизненно важно для ее семьи. Кэтрин занималась своими ночными скитаниями, благотворительными мероприятиями и творческими собраниями, а я отдал себя компании. В нашей жизни установились рутинные правила и церемонии. До той ночи, когда она сказала мне, что беременна. Это было чудо, я едва мог поверить в это. – Он не сводил глаз с Элеанор, рассказывая. – Родились две дочки. Да, близнецы. Ты, Элеанор, а потом через несколько минут Элизабет, сокращенно Элиза.
Найквист услышал, как Элеанор задыхается от потрясения, но успокоил ее жестом.
Бэйл улыбнулся ей. Казалось, он немного расслабился: история началась, и первое откровение вылилось в слова.
– Кэтрин и я были так счастливы, наша любовь снова стала сильнее. Это было благословение, понимаете? Двойное благословение. Я часто приходил в детскую, чтобы посмотреть, как спят мои дети. Милая Элли и дорогая Элиза. Сестры. Я был очень рад наблюдать за ними.
Его голос упал до шепота.
– Ты, Элеанор, росла крепкой и здоровой. Но бедная Элиза была больна. В первые месяцы своей жизни она ужасно болела. Ее кожа бледнела, вес снижался, она таяла на глазах. Врачи мало чем могли помочь. Это была настоящая загадка. Я держал ее в своих объятиях, чтобы согреть, чтобы вернуть малышке здоровье. – Он сделал паузу, вспоминая, и затем его тон снова изменился, становясь более возбужденным. – Вскоре после этого, около пяти месяцев спустя, я понял, что мою жену Кэтрин что-то беспокоит. Конечно, я думал, что это волнение из-за болезни ребенка, но было что-то еще, кроме болезни. Я изо всех сил старался утешить ее, но без толку. А потом я получил письмо.
– От Доминика? – спросила Элеанор.
– Да. Написано доходчиво – яснее некуда. Признавшись, что он настоящий отец близнецов, попросил передать ему болеющую дочь, Элизу. Кинкейд объяснил, что Элиза отличается от Элеанор, что она другой ребенок, и утверждал, что только он сможет вылечить ее, пока не стало слишком поздно. Будто бы у него исключительные познания. Он сказал, что ребенок наверняка умрет, если ее не будут лечить должным образом.
– Ты тогда знал, кто такой Кинкейд? – спросил Найквист.
– Я помнил его, смутно. Несколько лет до того компания спонсировала выставку его работ. Некоторое время он был кем-то вроде друга для Кэтрин. Но у меня не возникло никаких подозрений. Высокомерный болван, я не мог поверить, что моя женщина меня обманывает. И честно говоря, он выглядел таким странным и таким слабым. Что она в нем увидела?
– Что ты сделал, когда узнал?
– Я сходил с ума. Я был зол, кипел от ярости. Чувствовал унижение и не мог поверить. Я пережил все мучительные эмоции, которые только способен испытать человек. Я настоял, чтобы Кэтрин рассказала мне правду, что она и сделала. – Бэйл покачал головой. – Можете представить, каково это – узнать, что две дочери, которых ты любил с момента их рождения, оказались детьми другого мужчины? У меня было желание пойти и убить кого-нибудь. Ее или его или их обоих. Или себя. Или какого-то случайного незнакомца. Сделать что-нибудь! Что угодно, чтобы очистить чувства. Но вместо этого я сделал тест на отцовство.
– Который оказался отрицательным?
– Я не был отцом, – кивнул Бэйл. – И также узнал, что никогда им не стану.
Некоторое время он блуждал в своих мыслях, пока Найквист не подтолкнул его.
– Продолжай, Бэйл.
– Пожалуйста. Это непросто, – глубоко вздохнул он. – Кэтрин рассказала мне все: подробности любовной связи, и как она обменивалась письмами с Кинкейдом, и о недавних телефонных звонках, во время которых она рассказала ему о болезни Элизы.
Бэйл опустился на одно из театральных кресел и посмотрел на Элеанор, надеясь на какую-то реакцию. Она слегка кивнула, и он продолжил свой рассказ.
– Я не рассказал Кэтрин о предложении Кинкейда. Вместо этого я пришел к нему сам, сюда, в это место. – Он плавно обвел рукой зрительный зал. – Он был странным человеком, и я чувствовал, что он одинокий, изгой. Он убеждал меня, что Элиза – дитя сумерек, что она была зачата там и выживет лишь в атмосфере того места.
– Ты поверил ему? – спросил Найквист.
– У меня не было выбора. Доктора предсказывали не больше двух лет жизни. Элиза жила в периоде неизвестности. Бедняжка то ложилась в больницу, то возвращалась домой. – Он сделал паузу. – Казалось, стоило рискнуть.
