– И твоя жена на это согласилась?
Он нервно посмотрел на Найквиста, а затем на Элеанор.
– Я не говорил ей до той ночи, когда это случилось.
При этих словах Элеанор нахмурилась.
– То есть… ты отнял у нее ребенка?
Бэйл едва заметно кивнул.
– Против ее желания?
Он наклонился вперед, простирая к ней руки.
– Элеанор, я должен был это сделать, разве ты не понимаешь, я должен был спасти Элизу, твою сестру! Твою близняшку! Я обязан был ее спасти.
Найквист вспомнил комнату, полную часов, и женщину, которая изо всех сил старалась воспрепятствовать движению часовых стрелок.
– И это произошло без двадцати четыре, верно? – спросил он.
Бэйл откинулся назад.
– Да. Моя дорогая, милая Кэтрин. Когда я впервые встретил ее, она была веселой, красивой молодой женщиной, которая любила порхать по разным временным шкалам своей жизни, весело перескакивая с одной на другую, смеясь при этом. Но теперь… теперь ее время остановилось, полностью остановилось.
Найквист понял, что имела в виду Кэтрин, когда заявила, что ее дочь отняли. Она имела в виду, что ее забрали, увели, похитили.
Бэйл встал и обратился к Элеанор:
– Есть одно чувство, которое ты никогда не должна недооценивать, и это моя любовь к твоей матери.
Было очевидно, что Элеанор не знала, как ответить; эмоции восставали против ее версии реальности.
Бэйл осторожно шагнул к ней и тихо сказал:
– Я точно следовал пожеланиям Кинкейда. Я забрал ребенка из колыбели, пока Кэтрин кричала на меня. Ее удерживали двое моих охранников. Я встретился с Кинкейдом в доме возле туманной линии. Ребенок беспрестанно плакал. Но он взял ее на руки, и она тотчас… – голос Бэйла дрогнул, – она тотчас затихла. Каким-то образом Кинкейд убаюкал ее, и тогда я понял, что принял правильное решение, каким бы тягостным оно ни было. – На глазах Бэйла выступили слезы, но он нашел силы продолжить. – И потом Кинкейд развернулся и вошел в дом вместе с ней. Вот и все.
В маленьком театре на миг воцарилась тишина, прерванная Найквистом.
– Но ты не мог просто так отдать ребенка. Что сказали власти? – спросил он.
– Я направил их в дом, где жил Кинкейд, сказав, что ребенок некоторое время останется с ним из-за болезни моей жены. Могу только предположить, что он успокаивал власти, как только мог. Возможно, он был хорош в одном. В конце концов, он был настоящим отцом, а мать явно была не в состоянии воспитывать двух детей. Не сейчас. А я внес свою долю убеждения.
Найквист кивнул.
– Могу представить, какое давление ты оказал.
– Я сделал все, что в моих силах. Я потянул за каждую проклятую ниточку в городе, добился благосклонности у каждого учреждения. Подмазал всех. Да, чего бы это ни стоило!
Он посмотрел на Найквиста и Элеанор, ища в их лицах понимания, и встретившись с тишиной, закричал:
– Я спасал жизнь ребенка!
Элеанор отошла в сторону сцены.
Найквист вспомнил о том, что он слышал до сих пор.
– Итак, что же случилось дальше? Ты начал работать с Кинкейдом?
– Это началось позже, намного позже. Когда до меня дошли новости о наркотике киа. Но именно Пирс взяла на себя руководство проектом. Она очень интересуется такими вещами.
Найквист попытался собрать все воедино.
– Значит, Пирс была главной, Кинкейд помогал доставлять киа из Сумрачного района. А какова была твоя роль?
– Я желал только знания. Будущего. Того, что невидимо и недосягаемо. – В чертах Бэйла на мгновение проступила его былая сила. – Несомненно, это дало бы мне власть над самим временем.
– Не думаю, что киа работает таким образом, Бэйл. Все не так просто.
– Нет. Наверное, нет.
Что-то в лице президента заставило Найквиста задуматься. Глубокая тоска в глазах, выстраданная улыбка. Он где-то видел этот взгляд. И вдруг вспомнилось: похожий был у юной Сэди, в клубе «Полуденное подземелье».
– Но ты ничего не видишь, верно? После киа? – спросил он.
Бэйл кивнул и несколько раз моргнул – на глазах выступили слезы.
– Ты слеп к будущему?
Резкое движение головы. Его губы шевелились, пытаясь подобрать слово, фразу, крик – все что угодно, облегчающее боль. Найквист за всю свою жизнь никогда не видел такого безнадежного выражения потери. Наконец, Бэйл выдавил:
– Ничего. Ничегошеньки. Абсолютно ничего. Ничего…
И при виде такого самоуничижения человека, воспитывавшего ее как свою дочь, у Элеанор возникло странное чувство. Ее голос болью отдавался в груди.
– Нет, – прошептала она. – Нет. Это неправильно. Все с тобой неправильно! Ты не…
– Элеанор…
– Ты любишь меня, держа взаперти. Ты любишь мою сестру, отдавая ее. Как назвать такое поведение?
– Пожалуйста, Элеанор… – взмолился Бэйл.
– Это неправильно!
– У меня тогда не было выбора.
– Ты отпустил мою сестру.
– Я спас ее.
– Откуда ты можешь знать? Откуда ты знаешь, что с ней случилось там! – указала она рукой на теневой занавес в задней части театра, где клубился туман. – Элиза наверняка умерла в тумане, в холодном сером воздухе.
– Нет. Я видел ее.
Это остановило Элеанор.
– Когда?
Глаза Бэйла заблестели.
– Некоторое время назад, когда Пирс начала работать с Кинкейдом по сделке с наркотиками. Однажды я встретился с ними и, оставшись наедине с Кинкейдом, осмелился спросить об Элизе, ожидая молчания или каких-то неопределенных новостей, а возможно, лжи. Вместо этого в следующий раз, когда мы встретились, он привел Элизу с собой к линии тумана. – Его глаза расширились от восторга. – О, она не подошла ко мне. Вместо этого она остановилась, окутанная туманом, словно королева мантией. Она, казалось, светилась изнутри, словно какое-то странное красивое глубоководное существо. Она сама была как фонарь! И она посмотрела на меня, – дрожащим голосом сказал Бэйл. – Она посмотрела на меня из сумерек.
Элеанор осторожно подошла к нему.
– Как она выглядела?
– Она выглядела, как ты, Элеанор. Как ты.
Найквист смотрел, как девушка прижимает руку ко рту.
– Я спас ее. Я действительно ее спас, – стоял на своем Бэйл, глубоко веря в свою правоту. Он сделал шаг навстречу Элеоноре, протягивая руки.
Но Элеанор вздрогнула.
– Держись от меня подальше. Не подходи…
Она отступала, остановившись только тогда, когда ударилась о край сцены. Позади нее шевелился белый занавес, дом для призраков.
