Побеги развернулись, смертоносные шипы пронзили плоть Елизаветы – слишком стремительно, чтобы она успела отпрянуть или изменить облик. Острые пики шипов проткнули ее тело с отвратительным влажным хрустом. Святая повисла в считаных дюймах от Зои на остриях, которые сама же и сотворила.
Зоя смотрела, как шипы глубже и глубже проникают в тело Елизаветы, как угасает свет в глазах святой. Она была готова поклясться, что слышит удовлетворенное рычание дракона.
Пускай даже Равка падет. Пускай гриши разбегутся и Вторая армия прекратит существование, но мир очистился от Елизаветы и Темного.
Зоя вспомнила тигрят на снегу, Лилиану, лущившую орехи у камина, зал под золотым куполом в Малом дворце, толпы гришей, смех, отражающийся от стен, – все это перед нападением Дарклинга. Вспомнила Николая в схватке с демоном и шип, зажатый в его руке, точно кинжал.
На этот раз я спасла тебя, подумала она, падая на песок. На этот раз я все сделала правильно.
35
Нина
Несмотря на настроение горожан, девушкам и женщинам-гришам вместе с детьми, как и Леони с Адриком, оставаться в Гефвалле было небезопасно. Те солдаты, что выжили после взрывов, скоро придут в себя, на восстановление завода власти отправят новые отряды. Им нужно успеть исчезнуть.
В разгар суматохи Ханна вернулась в монастырь, чтобы вернуть себе прежний облик, переодеться в сарафан послушницы и сделать вид, что она так же, как и остальные, напугана творящимися в городе ужасами. Мать-хранительницу отыскать не могли, так что Ханне не составило труда снова улизнуть из монастыря и вернуться на перекресток, где Нина разговаривала с молодым рыбаком, который согласился довезти фургон до порта.
Нина знала, что час расплаты близок, и как только рыбак повел сестру в фургон, приготовилась принять на себя гнев Ханны.
Та, однако, хранила ледяное спокойствие.
– Я задавала не те вопросы, так? – ровным голосом спросила она. – Спросила, кто ты, а имени не спросила.
На Нине снова было надето одно из платьев Милы. Разгладив тяжелые юбки, она ответила:
– Думаю, ты его уже знаешь.
– Нина Зеник. – Золотисто-медные глаза Ханны смотрели сурово. – Девушка, покалечившая моего отца. Костяная ведьма.
– Так теперь называют меня фьерданцы?
– И так тоже.
– Я – тайный агент, работаю на правительство Равки. Приехала сюда, чтобы освобождать таких, как ты: людей, наделенных гришийскими способностями и живущих в постоянном страхе.
– Почему мой отец тебя не узнал?
– Перед отъездом во Фьерду мне перекроили внешность. Это, – Нина показала на свое лицо, – не я.
– В тебе есть хоть что-нибудь настоящее?
– Все, чему я тебя учила. Все, что рассказывала тебе о принципах, на которых построена эта страна, о порочной, насквозь гнилой системе. – Нина набрала полную грудь воздуха и приложила ладонь к сердцу. – Все это по-настоящему, Ханна.
Рыжеволосая девушка отвернулась.
– Ты меня использовала.
– Использовала, – подтвердила Нина. – Не стану отрицать.
Ханна перевела взор обратно на Нину и скрестила на груди руки.
– Ты ни о чем не жалеешь, верно?
– Я сожалею о боли, которую причинила. О том, что потеряла твое доверие. Но мы ведь солдаты, Ханна. Мы рождены воинами и делаем то, что должны. На кону стояли десятки жизней. Они до сих пор под угрозой. Я подозреваю, что это далеко не единственное место, где люди твоего отца ставят эксперименты на гришах.
Ханна сглотнула – видимо, ей вспомнились ряды коек в палате, женщины, девушки и младенцы, страдания тех, других и третьих.
– Есть еще?
– Да. Другие палаты. Другие заводы. Другие лаборатории. Не буду кривить душой и утверждать, что все гриши хорошие, как и все равкианцы, потому что это не так. Наверное, я тоже не идеальна. Знаю одно: твой отец и его люди творят зло. Их надо остановить. – Нина положила руку на плечо Ханны. Только бы не шарахнулась в сторону. – И мы можем это сделать.
Ханна посмотрела на вершину холма, на фургон, полный пленниц, на огромный ясень с костяными ветвями, что высился на дороге. Провела рукой по стриженой голове. Теперь, когда исчезло пышное облако волос, смягчавшее контуры лица, его решительные черты проступали резче. Когда Ханна вновь обратила взор на Нину, ее глаза горели новым огнем.
– Спаси их. Всех, – сказала она.
Хотя день выдался тяжелым и опасным, а впереди ждали новые трудности, от сердца у Нины разом отлегло.
– Но с этой минуты больше никакого обмана, – поставила условие Ханна.
– Никакого обмана, – подтвердила Нина, всей душой желая, чтобы так оно и было.
– Чем займемся в первую очередь?
– Твоим отцом.
– Я не стану его убивать.
Губы Нины тронула улыбка.
– Это последнее, что я могла бы от тебя потребовать.
* * *
Когда Ханна удалилась, чтобы оттащить Ярла Брума, все еще не пришедшего в себя, в лес, к Нине подошел Адрик.
– Больше никакого обмана?
– Подслушивал? – Нина посмотрела ему за спину. – Леони в фургоне? С ней все в порядке?
– Да, хотя твоей заслуги в этом нет. Леони не ошиблась в расчетах. Взрыв плотины – твоих рук дело, это ты подложила туда взрывчатку. Подвергла риску нас с Леони и тысячи невинных горожан.
Точно. Она поступила дурно. Но где же раскаяние?
– Знаешь, что я усвоила в Кеттердаме? – Нина устремила взор на костяное дерево, созданное ею. – Никто не безгрешен, Адрик. Сегодня ты изменил все. Ты не просто сдержал поток, но заставил этих людей увидеть гришей в ином свете. Ты совершил чудо.
– Никакое это не чудо. Умение и капелька удачи, да еще эффектная бутафория из костей скелета.
Нина пожала плечами.
– Если мы для фьерданцев не люди, пускай считают нас святыми. Так мы и будем действовать. Город за городом, чудо за чудом. Они уже шепчут твое имя, так же как имя Алины Старковой. Вот увидишь, завтра по всей дороге будут стоят алтари в твою честь. – Она приподняла бровь. – Правда, тебе может не понравиться твое новое прозвище.
– Мне вообще все это не нравится, – буркнул Адрик, однако любопытство взяло верх. – Ну, и как же нас называют?
– Санкта-Леони Водная, – Нина сделала паузу. – И Санкт-Адрик Калека.
Адрик закатил глаза.
– Нина, нам пора ехать. Времени совсем мало.
– Еще кое-что. – Нина знала: Адрик никогда не простит того, что она сейчас скажет. – В письме Брума были сведения, о которых я не сказала.
Адрик замер.
– Говори.
