– Стоп, стоп, – снова подала голос с подоконника Зоя. – По-твоему, король Равки должен взойти на погребальный костер?
Юрий растерянно заморгал.
– Я имею в виду, костер ведь необязательно должен быть погребальным? – уточнила Зоя.
– Различие существенное, – заметил Николай. Перспектива костра его не радовала. – Так предписывает обисбайя?
Толя взял с шахматной доски ладью и покрутил в пальцах.
– Наверняка утверждать нельзя, но большинство текстов указывают именно на это.
– Да, – на этот раз твердо сказал Юрий. – Есть предположение, что Санкт-Феликс действительно входил в Святую стражу, и есть текст, который нужно читать во время ритуала. Мы с Толей пытаемся расшифровать его первоначальный смысл.
Николай удивленно приподнял брови.
– Санкт-Феликс? Разве из него не сделали священный шашлык, проткнув сучьями и изжарив на огне?
Толя поставил шахматную фигуру на место.
– Время и перевод могли исказить факты.
– Хотелось бы надеяться, что факты очень сильно искажены, прямо-таки до неузнаваемости.
Теперь ладью взяла с доски Тамара.
– Ветки, протыкающие Феликса, всегда изображают с шипами, а это не похоже на яблоневые сучья. В гипотезе есть смысл, – сказала она. – Если, конечно, мы правильно определили местонахождение тернового леса.
– Если от него хоть что-то осталось, – подхватила Зоя.
– И если мы наберем достаточно веток, чтобы разжечь костер, – добавил Толя.
– Тогда останется сущий пустяк: выжить в пламени, – заключила Зоя.
– Вы выживете, – заверил короля Юрий. – Вы выживете, а Беззвездный святой станет истинным мучеником.
– Каньона мы достигнем уже завтра, – сказал Николай.
Монах встал. Его лицо светилось энтузиазмом.
– Идем, Толя. У меня есть кое-какие мысли насчет перевода третьего абзаца. Мы должны успеть до завтра.
Толя пожал плечами и потянулся всем своим внушительным телом.
– Там что-то вроде стихов.
Николай допил бренди.
– Я думал, весь текст в стихах.
Тамара направилась к выходу вслед за мужчинами, но в дверях повернулась к Николаю. В отсветах пламени ее обнаженные руки, покрытые бронзовым загаром, приобрели оттенок умбры, на коже четко проступали татуировки с символом солнца.
– Знаю, ты все это говорил, чтобы впечатлить монаха, но мы с Толей никогда не верили в совпадения, – промолвила она. – Слишком много всего случилось в нашей жизни, чтобы считать, будто судьба и вера не сыграли в этом своей роли. Может быть, они ведут нас и сейчас. – Тамара поклонилась. – Доброй ночи, ваше величество.
Зоя спрыгнула с подоконника и достала снотворное. Николай с горечью осознал, что после сегодняшнего дня действительно хочет поскорее забыться.
– Судьба, – сказал он, открывая дверь в спальню. – Вера. Боюсь, Назяленская, мы ступаем на неизведанную территорию. А я-то думал, ты будешь возражать против того, чтобы меня насадили на шампур.
– Какой смысл возражать? – Зоя принялась расставлять шахматные фигуры, брошенные близнецами в беспорядке. – Если тернового леса больше нет, наши надежды пойдут прахом, мы вернемся в столицу с пустыми руками и постараемся выжать из бала, сборища, смотра невест – называй это как хочешь, – все, что сможем.
Николай сел на край кровати и снял сапоги.
– А если найдем лес? Если все это время нас направлял перст судьбы?
Зоя выразительно изогнула бровь.
– Тогда тебе остается лишь уповать на то, что судьба сочтет тебя достойным королем.
Николаю часто повторяли, что питать надежды – дело неблагодарное и опасное, однако он в это не верил. Надежда – словно ветер, который появляется из ниоткуда, наполняет паруса твоего судна и ведет его домой. Что бы ни двигало их отрядом, неизбежность или отчаяние, по крайней мере, Каньон даст ответы на вопросы.
– Отправим в Керамзин экипаж для отвода глаз, а сами поедем тайно, – объявил Николай. – Если нам на самом деле придется разрыть Каньон, я не собираюсь делать это под знаменами Ланцовых.
– Думаешь, шуханцы знали, кто мы? Нападение на короля – это…
– Акт агрессии, – закончил он. – Они охотились не за мной и вряд ли знали, кто мы такие. Им нужны гриши, и они учуяли вас, троих сразу.
– Так далеко от границ… – задумчиво произнесла Зоя, стоя в дверном проеме. – Как будто они над нами издеваются.
Николай аккуратно поставил сапоги возле кровати.
– Я должен перед тобой извиниться.
– Ты должен мне целую кучу извинений. Одним больше, одним меньше – какая разница.
– За ту ночь в Балакирёве. За колокольню. – Извиниться стоило еще раньше, однако Николая жег стыд. – Зоя, прости меня. Я натворил…
– Это был не ты, – небрежно махнула рукой она. – Так что не глупи.
Зоя продолжала стоять в дверях.
– Как нам работать бок о бок, если ты меня боишься? – спросил Николай.
– Тебя я не боюсь.
А долго ли еще он будет самим собой?
Зоя подошла к кровати и села на краешек постели. Изящные пальцы стиснули синий шелк кафтана.
– Я спрашивала, как ты это делаешь, но никогда не интересовалась почему.
Николай прислонился спиной к изголовью и вытянул ноги, разглядывая точеный профиль Зои.
– Полагаю, по тем же причинам, что и ты.
– Это вряд ли.
Николай потер лицо ладонями, чтобы прогнать усталость. Этот день принес слишком много откровений, однако если Зое хочется посидеть с ним вдвоем, в тишине этой комнаты, и если слова, которые он собирается сказать, помогут залатать возникшую между ними брешь, то он, конечно же, использует эту возможность.
Но как ответить на Зоин вопрос? Почему его волнует будущее Равки, раненой, бедствующей, отчаявшейся? Равка – знатная дама и маленькая испуганная девочка. Утопающий, который скорее утащит тебя на дно, чем позволит спасти. Эта страна забирает так много, а взамен не дает ничего. Может, Николай просто знает, что он и его страна похожи друг на друга?
Он всегда хотел больше. Больше внимания, любви, новизны. С ним всегда было трудно. Всем: учителям, нянькам, слугам, даже родной матери. Никто не знал, как обращаться с этим ребенком. Какие бы поощрения или наказания для него ни изобретали, младший королевский отпрыск не унимался. Ему давали книги – он прочитывал их за одну ночь. После урока физики попытался сбросить с крыши дворца пушечное ядро. По винтику разобрал бесценные часы из золоченой бронзы и собрал из деталей жуткий механизм, который звенел и жужжал без перерыва, а когда мать расплакалась над испорченным фамильным наследством, Николай устремил на нее смущенный взгляд орехово-карих глаз и промолвил: «Но… но ведь теперь они показывают не только время, но и число!».
