– Нет, – ответил Гус медленно. – Это скотч. Но не только.
«Твою мать», – подумал Кляйн.
– Я думал, ты мой друг, – сказал он и почувствовал, как падает. А потом уже был на кровати, раскинулся во весь рост, пока Гус сидел рядом и смотрел сверху.
– Я ваш друг, – сказал Гус, – я же выпил с вами, правильно?
Кляйн попытался кивнуть, но ничего не получилось. Он видел кровавые пятна на бинтах, обматывающих ладонь Гуса.
– А кроме того, – сказал Гус, – дружба – это одно, а Бог – другое.
– Двигайтесь, – произнес Гус. Кляйн не знал, сколько времени прошло. – На кровати хватит места для двоих.
Щека Гуса на подушке, по соседству с его глазом, была последним, что он запомнил, пока несколько часов спустя не очнулся в одиночестве и не увидел свою перебинтованную ногу, с бинтами, уже пропитанными кровью. Даже тогда, только ощупав повязку целой рукой, он понял, что трех пальцев не хватает.
VII
– Вы сами этого хотели, – сказал Борхерт, когда Кляйн впихнул перевязанную ногу в ботинок и дохромал до его дома. Без пальцев идти было трудно – приходилось поддерживать равновесие – и очень больно. Когда он добрался до здания, ботинок уже хлюпал от крови. Охранник – возможно, тот же, что и вчера, – смерил его одним глазом и спросил: «Что требуется?» В ответ Кляйн только слегка поднял окровавленный ботинок. Охранник, больше не сказав ни слова, пропустил его, как и тот, что стоял за дверями. И вот он снова здесь – наверху, напротив Борхерта, в его комнате, слышит, что сам этого хотел.
– Следует хорошенько думать о том, что просишь, – сказал Борхерт.
– Я ничего не просил.
– Вы просили, – напомнил Борхерт, – хотели переговорить с некоторыми людьми лично. Я сказал, что займусь приготовлениями. Я ими занялся. Я отнял наименьшее количество пальцев. И даже так личная встреча покажется им вольным толкованием правил. Обычно четверок… впрочем, случаи были.
– Я хочу уйти, – сказал Кляйн.
– Ну конечно, – Борхерт развеселился. – Но, полагаю, это мы уже обсуждали. Это невозможно.
– Зачем вы это делаете?
– Что именно я делаю? – спросил Борхерт. – Я сделал вас четверкой. Это одолжение.
– Мне так не кажется.
– Возможно, однажды вы передумаете.
– Сомневаюсь.
Борхерт серьезно посмотрел на него:
– Я тоже сомневаюсь. Сами взгляните на свою отсутствующую руку.
– Когда мне можно уйти? – спросил Кляйн.
– Когда все закончится.
– И когда это?
Борхерт пожал плечами:
– Это уже зависит от вас. – Он поднял целую руку, показал покалеченным средним пальцем на Кляйна. – А теперь, если не ошибаюсь, вам предстоят допросы.
Его спустили на этаж ниже и провели по коридору в другую дверь, за которой был один из опрашиваемых – одиннадцатка, с отрубленными по колени ногами, со срезанными почти по костяшки пальцами, не считая одного большого. Он узнал третий голос с кассеты – Андрейсен. Перед общением с Кляйном Андрейсен потребовал продемонстрировать отсутствующие пальцы, заявив, что Кляйну незачем «держать свой свет под спудом».
Кляйн сел, взялся за ботинок и медленно стянул, и капли крови собрались в лужицу на полу. Он уронил ботинок и начал разворачивать промокшие бинты. Андрейсен проворно выскочил из кресла и, как обезьяна, прошел по комнате на костяшках и обрубках ног. Глаза его были светлыми и сияющими, и, когда Кляйн наконец снял перевязку с покалеченной ноги, Андрейсен едва ли не уткнулся в нее носом. Кляйн с трудом мог видеть свою ступню. Место, где были пальцы, прижгли, но теперь шрам растрескался и оттуда сочились кровь и гной.
– Я думал, вы прижигали сами, – сказал Андрейсен. – Отчасти я согласился потому, что хотел лично увидеть самоприжигание.
– Это сделал не я, – сказал Кляйн.
– Вам пока не стоит ходить. Болит?
– Конечно, болит.
Андрейсен кивнул. Заскакал обратно по полу, взобрался в кресло.
– Как я уже сказал Борхерту, – начал он, удобно устроившись, – я готов помочь. Я обеими руками за защиту закона и порядка.
– Рад за вас, – ответил Кляйн.
– Но, если честно, все, что я хотел сказать, я сказал на пленку.
Кляйн кивнул. Он протащил ногу по полу, глядя, как из нее текут тонкие ручейки крови.
– В пленке и дело, – сказал он. – Я пришел из-за нее.
– Да?
– С кассетой что-то случилось. Мне нужно понять что.
– Кассета не работает?
– Что-то в этом роде. Так что я просто задам все вопросы заново, ладно?
– А почему бы вам не поговорить с Борхертом? – спросил Андрейсен. – Почему не спросить его?
– Первый вопрос, – сказал Кляйн. – Назовите свое имя и опишите свои отношения с погибшим.
– Технически это не вопрос.
– Прошу отвечать, – сказал Кляйн.
– Уверен, вам уже известно мое имя. Я Андрейсен.
– Спасибо. Ваши отношения с погибшим?
– Погибшим? – переспросил Андрейсен. – Я думал, вы повторите изначальные вопросы.
– Это и есть изначальный вопрос.
– Вовсе нет.
– Нет? – переспросил Кляйн.
– Что вообще за погибший? Никто не погиб.
– Элайн.
– Что с Элайном?
– Он погиб.
– Элайн? – Андрейсен покачал головой и рассмеялся. – Вы меня разыгрываете.
– Элайн мертв.
– Это невозможно, – сказал Андрейсен.
– А зачем я тут, по-вашему?
– Я же видел его буквально вчера, – сказал Андрейсен. – Он показался мне очень даже живым.
– Вы лжете.
– Я вам клянусь, – ответил Андрейсен. – Своими отрезанными ногами.
Кляйн встал, захромал по комнате.
– Можете так не делать? – попросил Андрейсен. – Везде останется кровь.
– Какие вопросы вам задали? Я имею в виду вопросы на кассете.
– Мне? Об ограблении, конечно же.
– Каком ограблении?
Андрейсен прищурился:
– Что все это значит? Вы что, думаете, это совершил я? Это не я.
– Что совершили не вы?
– Ограбление.
– Какое ограбление?
– Боже, – сказал Андрейсен. – Что у вас за игры такие?
– Где комната Элайна? Дальше по коридору?
– Нет, – сказал Андрейсен. – Выше этажом. Последняя дверь. А что?
– А мне сказали, она в другом месте.
