«Может, это настоящая больница, – думал он, все еще не открывая глаз. – Это может быть и хорошо, и плохо. Но не так плохо, если это не настоящая больница».
Он не сразу заметил, что теперь у него нет всей руки: конечность отсекли у плечевого сустава. Кляйн неуклюже распутал повязку, стягивая запятнанную марлю. Кто бы это ни сделал, работа была профессиональная – культя гладкая, лишь чуть нагноившаяся, отрезали всё мастерски, прижгли равномерно.
Когда он напряг плечо, пропавшая рука дрогнула, жидкость из обрубка стала сочиться чуть быстрее. Отсутствующая ладонь дрожала меньше – почти не чувствовалась. Хуже всего ныло предплечье, которое ему пришлось отрубить на глазах у Борхерта. Пропавшие без его ведома плоть и кость от локтя до плеча только слегка щекотало.
Кляйн снова попытался выбраться из койки, снова почувствовал саднящую боль в глазу. На следующей попытке он поднялся чуть выше, но тут боль стала такой ослепительной, что комната закружилась и померкла.
Когда он снова открыл глаза, рядом сидел человек в синем халате, уставившись на металлический планшет. Он слегка хмурился. Кляйн наблюдал за тем, как незнакомец переворачивает страницы, как накапливается и проливается из-под его очков свет, когда он двигал головой. К халату был приколот бейджик с именем: Моранд.
– А, – Моранд улыбнулся. – Решили выжить, а, мистер Кляйн?
Его улыбка медленно поблекла, когда Кляйн не ответил.
– Я не хотел вас обидеть, – сказал он.
– Я не обиделся, – выдавил из себя Кляйн. Его голос, такой слабый, не был похож сам на себя.
– Не стоило развязывать. – Моранд показал на плечо. Подошел, чтобы осмотреть его. – Но заживает хорошо.
Он вытащил ногу Кляйна из-под одеяла, снял носок, потом развязал бинты. Не хватало трех пальцев, заметил Кляйн, потом вспомнил, что с ними случилось.
– Вот здесь было совсем плохо, – прокомментировал Моранд. – Вам повезло, что вы в итоге не потеряли всю ногу.
Он что-то написал у себя в планшете и продолжил:
– У меня есть несколько вопросов. Во-первых, что вы чувствуете после того, что с вами случилось?
– А что именно случилось?
– Я о руке, – сказал Моранд. – Непросто потерять такую значимую часть тела. Как вы себя чувствуете по шкале от одного до десяти?
Кляйн взглянул на тыльную сторону планшета и уточнил:
– Десять – самое хорошее или самое плохое?
– Семь или восемь – это хорошо. А значит, десять будет где-то в духе «превосходно» или «никогда не чувствовал себя лучше», в зависимости от вашей эмоциональности.
– У меня и так не было ладони, – сказал Кляйн. – Так что я уже по большей части привык.
– Значит, скажем, вы четверка? Я правильно понимаю? Простите, что пришлось отнять всю руку целиком. – Моранд склонился к культе Кляйна. – Хотя результат отличный, если спросите меня. Пожалуйста, сядьте.
– Не могу, – сказал Кляйн.
– Почему?
– Когда я поднимаю голову, кажется, будто мне в глаз всадили нож.
– Понимаю. – Моранд снова улыбнулся. – Возможно, потому, что вам стреляли в голову.
– Стреляли в голову?
Улыбка Моранда опять поблекла.
– Вы не помните? – Он достал из кармана круглое зеркальце размером с глаз, присоединил к металлическому стилусу длиной с ручку и протянул. – Самое худшее вы и так уже видели.
Кляйн неуклюже принял зеркало:
– Это же стоматологическое зеркало? Для зубов?
– Технически да, – ответил врач.
– Я думал, врачи носят зеркала на лбу. Для света или чего там еще.
– Только не этот врач, – ответил Моранд.
Кляйн повернул стилус в пальцах, пока не увидел в зеркале часть лица, – отражение слегка дрожало. Его голова, увидел он, слегка сдвинув зеркало, была плотно замотана. Моранд начал медленно снимать повязку, добравшись до толстого компресса из марли, темного от кровотечения и выделений.
Когда Кляйн поднял руку, Моранд его остановил:
– Мы скоро сменим повязку. Тогда посмотрите.
– Где я? – спросил Кляйн.
– В больничной койке, – с удивлением ответил Моранд. – Я думал, уж это очевидно. Мне казалось, вы пришли в себя, насколько это возможно.
– В больнице?
– Естественно. Где еще быть больничной койке?
– И я могу свободно уйти?
– Мы едва ли в том состоянии, чтобы ходить, разве не так? – спросил Моранд и улыбнулся. – Под «мы» я имею в виду вас. Если честно, удивительно, что вы вообще живы. Технически говоря, какое-то время вы были мертвы. Вы знали? Конечно, «технически мертв» – ничто в сравнении с просто «мертв».
– Это угроза?
Врач снова удивился:
– Чем я вас обидел?
– Вы раздвинете ширму?
– Ширму? Зачем?
– Просто хочу сам посмотреть, что там с другой стороны.
– Но я ведь уже сказал, что это больница.
– Пожалуйста, – сказал Кляйн, – раздвиньте ширму.
Моранд посмотрел на него, потом пожал плечами и отвернулся. Пока Кляйн прятал стоматологическое зеркало под одеялом, врач отодвинул занавеску: три другие койки, дверь, ведущая в ярко освещенный коридор. «Просто больница, – подумал Кляйн и расслабился. – Волноваться не о чем».
Пришла медсестра и начала аккуратно снимать марлю с головы. Моранд рассеянно пошарил в нагрудном кармане, потом проверил в других, потом осмотрел прикроватный столик и одеяло.
– Что такое? – спросил Кляйн.
– Не могу найти свое зеркало, – ответил Моранд.
– Стоматологическое? Не видел, – заявил Кляйн.
Моранд снова порылся в карманах, пожал плечами и вышел. Скоро вернулся с зеркалом побольше – на жестком, но гибком тросе с прищепкой на конце. Он повесил его на стойку капельницы, потом установил ее рядом с койкой, поправляя зеркало так, чтобы Кляйн увидел себя.
Бинты уже сняли. Медсестра промокала рану влажным ватным тампоном, медленно снимая коросту. Рана была большая и рваная – по одной стороне головы вилась безумная сетка швов.
– Пулю мы извлекли – то, что не вышло само, – сказал врач. – По крайней мере бо́льшую часть.
Медсестра все работала, прислонившись к краю койки. Кляйн наблюдал за ней в зеркало, слушал ее дыхание.
– Главная ваша проблема, – сказал Моранд, – это мозг. И внутреннее кровоизлияние. На вашем месте я бы пока отказался от бега.
Медсестра издала высокий, рассыпчатый смешок.
– Боль в глазу – тревожный симптом. Надо подумать о шунте, если дело в мозговой ткани, – сказал Моранд. – А пока что будем просто за вами приглядывать, да?
